то.
-- А эту молоденькую девушку тоже изнасиловали? -- Нет, -- небрежно
ответила Тутеми. -- Она ведь еще не женщина. Не насиловали и ту, что
беременна -- их вообще никогда не трогают.
Во время всей этой суматохи Ритими не покидала своего гамака. Мне она
сказала, что не видит причины утруждать себя из-за этих женщин Мокототери,
поскольку и без того знает, что Этева не возьмет себе третью жену. Я же с
радостью заметила, что вся грусть и уныние, с которыми она не расставалась
последние несколько дней, исчезли бесследно.
-- А где Этева? -- спросила я. -- Он не придет в шабоно? Ритими с
лихорадочно блестящими от возбуждения глазами стала объяснять, что ее муж,
после того как убил врага, занялся поисками подходящего дерева недалеко от
шабоно, на котором он мог бы повесить свой старый гамак и колчан. Однако
перед этим он должен содрать кору со ствола и ветвей этого дерева.
В направленных на меня глазах Ритими светилась глубокая озабоченность.
Она предупредила, что я ни в коем случае не должна смотреть на такое дерево.
Почему-то она была уверена, что я не спутаю его с деревом, чья кора была
снята для изготовления корыт или лодок. Такие деревья, пояснила она,
остаются похожими на деревья, тогда как деревья, с которых снял кору
человек, убивший кого-нибудь, походят на призрачные тени, белея среди
окружающей их зелени, с гамаком, колчаном, луком и стрелами, болтающимися на
его ободранных ветвях. Духи -- особенно злые -- любят скрываться поблизости
от таких деревьев.
Мне пришлось пообещать Ритими, что если я когда-нибудь окажусь по
соседству с таким деревом, я убегу от него во всю прыть.
Голосом, тихим настолько, что я было решила, что она разговаривает сама
с собой, Ритими поделилась со мной своими опасениями. Она надеялась, что
Этева не сломается под тяжестью убитого им человека. Хекуры убитого
поселяются в груди убийцы и обитают там, пока родственники убитого не сожгут
его тело и не съедят истертые в порошок кости. Мокототери могут как можно
дольше откладывать церемонию сожжения в надежде, что Этева умрет от
слабости.
-- Мужчины будут рассказывать о набеге? -- спросила я.
-- Как только поедят, -- ответила Ритими.
С луком и стрелами в руках Этева пересек поляну и вошел в хижину, в
которой сын Ирамамове посвящался в шаманы. Мужчины, ходившие с Этевой в
набег, накрыли хижину со всех сторон пальмовыми листьями, оставив лишь
маленький вход спереди. Ему принесли наполненный водой калабаш и внутри
развели огонь.
Этева должен был оставаться в хижине, пока Пуривариве не объявит, что
мертвое тело Мокототери уже сожжено. Дни и ночи напролет Этева должен быть
настороже на случай, если дух убитого подкрадется к хижине в образе ягуара.
Стоит Этеве в эти дни заговорить, прикоснуться к женщине или что-нибудь
съесть -- и он умрет.
В сопровождении невестки к нам в хижину вошла старая Хайяма. -- Хочу
узнать, что творится у Арасуве, -- сказала старуха, усаживаясь возле меня.
Шотоми села на землю, прислонившись головой к моим ногам, свисающим из
гамака. Багровый шрам -- напоминание о ране -- уродовал ее точеную ножку. Но
Шотоми это мало беспокоило: она была рада, что рана не загноилась.
-- Матуве захватил одну из женщин, -- гордо сказала Хайяма. -- Самое
время ему взять вторую жену. Лучше уж мне выбрать ему подходящую, не то дай
ему волю, и он наверняка ошибется.
-- Но у него же есть жена, -- заикнулась было я, глядя на Шотоми.
-- Да, -- согласилась старуха. -- Но если он вообще собирается взять
вторую жену, сейчас самое время. Шотоми молода. Сейчас ей легко будет
подружиться с другой женщиной. Матуве следует взять самую молоденькую из
трех пленниц. -- И Хайяма погладила Шотоми по выбритой тонзуре. -- Эта
девочка моложе тебя. Она будет тебя слушаться. Когда у тебя будут месячные,
она станет нам стряпать. Она может помогать тебе на огородах и собирать
топливо для очага. Я уже слишком стара, чтобы много работать.
Шотоми внимательно осмотрела трех пленниц в хижине Арасуве. -- Если уж
Матуве непременно должен взять себе вторую жену, то я бы хотела, чтобы он
взял девочку. Мне она больше по душе. Она будет согревать его гамак, когда я
забеременею.
-- А ты что, беременна? -- спросила я.
-- Я в этом не уверена, -- ответила она с лукавой улыбкой.
Хайяма мне как-то рассказывала, что, как правило, беременная женщина
выжидала от трех до четырех месяцев, а то и дольше, прежде чем сказать об
этом мужу. Муж был молчаливым сообщником в этом обмане, ибо и его приводили
в ужас всевозможные ограничения в еде и запреты в образе жизни. Если у
женщины случался выкидыш, либо она производила на свет ребенка-урода, она
никогда не считалась виноватой. Вина всегда падала на мужа. Более того, если
женщина раз за разом рожала болезненных младенцев, то поощрялось даже
зачатие от другого мужчины.
Тем не менее ее муж должен был соблюдать все положенные табу и
воспитывать ребенка как своего собственного.
Хайяма перешла в хижину Арасуве. -- Я заберу эту девочку Мокототери. Из
нее получится хорошая жена для моего сына, -- сказала она, беря девочку за
руку. -- Она будет жить у меня в хижине.
-- Я захватил женщину, -- сказал Матуве. -- Не нужна мне эта девчонка.
Она слишком худая. Мне нужна крепкая женщина, которая родит мне здоровых
сыновей.
-- Она еще окрепнет, -- невозмутимо сказала Хайяма. -- Она еще зелена,
но скоро созреет. Посмотри на ее груди. Они уже большие. К тому же, --
добавила она, -- Шотоми не будет против, если ты ее возьмешь. -- Тут Хайяма
повернулась к мужчинам, собравшимся у хижины Арасуве. -- Никто ее пальцем не
тронет. Я буду о ней заботиться, пока она не станет женой моего сына. С
сегодняшнего дня она моя невестка.
Со стороны мужчин возражений не последовало, и Хайяма отвела девочку к
себе в хижину. Остальные Мокототери робко сидели на земле у очага. -- Я не
буду тебя бить, -- сказала Шотоми, беря руку девочки в свои ладони. -- Но ты
должна делать, что я тебе велю. -- Матуве глуповато улыбался нам из дальнего
угла хижины. Интересно, подумала я, то ли он гордится, что теперь у него две
жены, то ли смущен тем, что его заставили взять девочку, хотя захватил он
взрослую женщину.
-- А что будет с остальными пленницами? -- спросила я.
-- Арасуве возьмет себе беременную, -- заявила Хайяма.
-- Откуда ты знаешь? -- И, не дожидаясь ответа, я спросила, что будет с
третьей.
-- Ее отдадут кому-нибудь в жены после того, как ее возьмет всякий
мужчина в шабоно, который этого пожелает, -- ответила Хайяма.
-- Но ее ведь уже насиловали участники набега, -- возмутилась я.
Старая Хайяма расхохоталась. -- Но не те, кто не принимал в нем
участия. -- Старуха потрепала меня по голове. -- И нечего тебе возмущаться.
Таков обычай. И меня как-то раз захватили в плен, и меня насиловало много
мужчин. Мне еще повезло, и я нашла способ убежать. Нет, не перебивай меня.
Белая Девушка, -- сказала Хайяма, прикрыв мне ладонью рот. -- Я сбежала не
потому, что меня насиловали. Об этом я очень скоро забыла. Я сбежала из-за
того, что меня заставляли тяжело работать и кормили впроголодь.
Как и предсказывала старуха, Арасуве взял себе беременную женщину.
-- У тебя уже есть три жены, -- крикнула ему самая младшая с искаженным
от ярости лицом. -- Зачем тебе еще одна? Нервно хихикая, две другие жены
Арасуве наблюдали из своих гамаков, как младшая толкнула беременную женщину
в горящий очаг. Арасуве выскочил из гамака, схватил горящую головню и подал
ее упавшей женщине. -- Обожги руку моей жене, -- потребовал он, прижав свою
младшую жену к столбу. Беременная с рыданиями прикрывала обожженное плечо
ладонью.
-- Давай, обожги! -- кричала жена Арасуве, вывернувшись из крепкой
хватки мужа. -- Только попробуй, и я тебя живьем сожгу -- и костей твоих
никто не съест. Я разбросаю их по лесу, и мы будем на них мочиться... Она
смолкла, широко раскрыв глаза в непритворном изумлении, когда увидела, как
сильно обожжено плечо пленницы. -- Да ты и в самом деле обожглась! Тебе
очень больно? Подняв глаза, женщина Мокототери утерла залитое слезами лицо.
-- Боль моя велика.
-- Ах ты, бедняжка. -- Жена Арасуве заботливо помогла ей подняться и
отвела к своему гамаку, потом, достав из калабаша какие-то листья, осторожно
приложила их к плечу женщины. -- Все быстро заживет, уж я об этом
позабочусь.
-- Довольно тебе плакать, -- сказала старшая жена Арасуве, подсаживаясь
к женщине, и ласково похлопала ее по ноге. -- Наш муж хороший человек. Он
будет хорошо с тобой обращаться, а я позабочусь о том, чтобы никто в шабоно
тебя не обижал.
-- А что будет, когда родится ребенок? -- спросила я Хайяму.
-- Трудно сказать, -- признала старуха. Она немного помолчала, словно
глубоко задумавшись. -- Может, она его убьет. Однако, если родится мальчик,
Арасуве может попросить старшую жену вырастить его как своего сына.
Несколько часов спустя Арасуве размеренным гнусавым тоном начал рассказ
о том, как проходил набег.
-- В первый день мы шли медленно и часто останавливались передохнуть.
Наши спины болели под тяжелыми гроздьями бананов. В первую ночь мы почти не
спали, ибо дров было недостаточно, чтобы поддерживать тепло. Шел такой
сильный дождь, что ночное небо, казалось, смешалось с темнотой вокруг нас.
На следующий день мы зашагали уже немного быстрее и подошли к окрестностям
деревни Мокототери. Хотя и в эту ночь мы находились в достаточном отдалении,
чтобы нас могли обнаружить вражеские охотники, но все же мы были слишком
близко, чтобы рискнуть развести огонь на привале.
Лицо Арасуве я видела лишь в профиль и завороженно смотрела, как
оживленно, словно по собственной воле, двигаются красные и черные узоры на
щеках в такт его речей. Перья в мочках ушей немного смягчали его суровое
уставшее лицо и придавали рассказу игривый оттенок, несмотря на всю его
жуть.
Несколько дней мы пристально следили за всеми передвижениями врага. У
нас была задача убить этого Мокототери, не выдав всему шабоно нашего
присутствия.
Однажды утром мы увидели, как мужчина, который убил отца Этевы, уходит
в заросли с женщиной. Этева выстрелил ему в живот отравленной стрелой. Этот
индеец был так ошеломлен, что даже не вскрикнул. Не успел он и глазом
моргнуть, как Этева отправил ему в живот вторую стрелу, а потом еще одну в
шею возле самого уха. Тут он и свалился замертво.
Словно оглушенный, Этева направился домой в сопровождении моего
племянника. Тем временем Матуве отыскал спрятавшуюся в кустах женщину. Мы
пригрозили убить ее, если она посмеет хотя бы кашлянуть, и Матуве вместе с
моим самым младшим зятем повели упирающуюся женщину в нашу деревню. Позже
все мы должны были встретиться в заранее назначенном месте. Пока остальные
решали, не разделиться ли нам на еще меньшие группы, мы увидели мать с
маленьким сыном, беременную женщину и девочку, направляющихся в лес. Против
такого искушения мы не устояли и тихонько пошли за ними следом. --
Откинувшись в гамаке с руками, сплетенными за головой, Арасуве обвел глазами
зачарованных слушателей.
Воспользовавшись тем, что вождь на минуту умолк, поднялся с места
другой участник набега. Дав знак собравшимся, чтобы те освободили для него
побольше места, он начал свой рассказ с тех самых слов, которыми начал
Арасуве: -- В первый день мы шли медленно.
Но за исключением этих слов, между двумя рассказами не было ничего
общего. Бурно жестикулируя, рассказчик с напускным жаром изображал поведение
и настроения ра...
Продолжение на следующей странцие...
