ересказ тех событий, происходивших в алтайских горах летом 1989 года и которым я был свидетелем, едва ли будет достаточно информативным и внятным для твоих читателей. Рассказ обстоятельный и подробный — для меня единственно возможный — займёт не меньше десяти страниц твоей книги. Так не лучше ли адресовать читателя непосредственно к первой части “Закрытой Книги”, где обо всём этом именно так и рассказано — обстоятельно и достаточно подробно?
Л.Д. Пожалуй, ты прав: в двух словах действительно трудно рассказать о том, что же тогда произошло, при каких обстоятельствах, и почему. Мне не остаётся ничего другого, как так и поступить: рекомендовать читателю обратиться к вступительной главе “Закрытой Книги”.
А.С. Да, именно. Представь, насколько дико это могло бы выглядеть в тезисном исполнении: “В 1989 году, в Горном Алтае, неподалёку от Телецкого озера, произошла встреча некоего А.Светова с некоей женщиной, которая, будучи по виду женщиной, была не “человеком” в обыденном смысле этого слова, а человеческой эманацией Великой Матери.”
Теперь вообрази, как поморщится читатель-скептик; представь себе его кривую ухмылку. Лично я уже представил себе её — ведь я и сам, в недавнем прошлом, законченный скептик, так мне ли не знать!
Л.Д. О да, уже представила! — Но только после того, как ты сам так ловко и убедительно эту ухмылку изобразил! Правда-правда, очень похоже!
А.С. Ну вот и хорошо! Рад, что у меня получилось. Если же говорить серьёзно, то я должен сказать, что алтайские события восемьдесят девятого года и для меня самого до сих пор во многом остаются загадкой. Основной вопрос, который я часто сам себе задаю без всякой надежды найти удовлетворительный ответ, вот какой: почему я? почему именно я? почему только я?
Был ли я настроен на этот контакт? Нет! Я был тогда совсем, совсем другим, и меня, конкретно во время той поездки, занимали совсем другие проблемы.
Готов ли был я внутренне к тому, что произошло? Нет, совершенно не готов! То, что случилось тогда, было для меня абсолютной, даже шокирующей неожиданностью. Думаю, что мне удалось достаточно адекватно передать моё потрясение от этой ошеломительной встречи в предварительной части “Закрытой Книги”.
Как бы там ни было, то, чему я стал свидетелем, произошло. Это произошло со мной, только со мной. У меня нет других свидетелей происшедшего, кроме моего собственного сознания, моей совести, моей памяти. Что тут поделаешь! Дело обстоит именно так, как есть.
Как я должен был поступить непосредственно после всего? Промолчать? Да, естественно. Именно так я и поступил, и до сих пор считаю, что поступил правильно. Я не кликуша, я не психопат, я не фантазёр, я не мистификатор. Я — скромный интроверт, всю жизнь стремившийся к одиночеству и спокойному существованию внутри себя самого, надёжно укрывшись от мирской суеты за плотно сомкнутыми створками этой изолированной ракушки — своего собственного “эго”. Так оно и было, так я и жил, как мне хотелось. Но вот — произошло это призвание к служению, и вот я теперь, по необходимости, другой: я говорю, я издаю книги, я действую. Это мне совсем не просто, как интроверту, но я делаю это сейчас, и буду делать впредь, пока живу, пока дышу,— как бы мне ни было трудно.
Да, так вот, потом, по возвращении с Алтая, уже в Москве, было положено начало обретению “Закрытой Книги": я начал записывать то, что, раз за разом, говорилось Матерью, и так было до 1995-го, когда всё закончилось,— надеюсь, временно и не навсегда.
Итак, что мы имеем в итоге? Вот я, “медиум”, “посредник”,— и вот она, “Закрытая Книга” нашей Матери. Принимайте нас такими, какие мы есть — или забудьте о нашем существовании.
Я сделал только то, что должен был сделать, что обязан был сделать, несмотря ни на какие препятствия и трудности, которые вставали на моём пути.
Матери потребовалось восстановить давно утраченный духовный контакт и диалог с людьми, и Ей нужна была помощь в этом деле. То есть, Ей нужен был человек-посредник. Стоит ли говорить, что я, как и любой другой живой человек, окажись он на моём месте, сразу же дал себе клятву, что я сделаю всё для Матери, абсолютно всё, что будет в моих силах, и даже чуть больше того, что в человеческих силах. Только моя внезапная смерть могла бы остановить мою решимость и мою волю сделать то, что необходимо было сделать. А как же иначе? Это более чем естественно. Во всём этом нет никакого “героизма”, из ряда вон выходящего. Ведь Она — наша Мать! Какие, поэтому, тут могут быть колебания? какие сомнения?
Л.Д. О нет! Здесь я готова поспорить с тобой. Я считаю, что то, что тебе удалось осуществить — это не что иное, как подвиг, в полном смысле этого слова...
А.С. Это не “подвиг”, это — выполненный долг, человеческий долг перед Матерью, не более того. Я нисколько не сомневаюсь в том, что, окажись ты на моём месте, ты поступила бы точно так же, как я, как каждый из нас.
Л.Д. Не думаю, что результат моих действий в этой ситуации смог бы быть более впечатляющим, чем то, что удалось тебе. Ты, как человек, как личность, безусловно, гораздо сильнее любого другого человека, из числа мне известных. Так что мы с тобой находимся, мягко говоря, “в разных весовых категориях”. Но вот что я хотела спросить у тебя: почему Мать называет Себя в Книге — когда просто “Гайя”, а когда “Джана, Мать, душа Земли”?
А.С. У меня нет определённого ответа на этот вопрос. Могу лишь предположить, что у Матери может быть столько имён, сколько и всевозможных ипостасей, а они, как ты понимаешь, бесчисленны! Любопытны, однако, аспекты, относящиеся к этимологии используемых Ей имён. Так, санскритское слово “джани” означает “жена”, “супруга-мать”, а сам корень слова — “джа-” — тесно связан с понятием души, одушевлённости, и встречается в таких словах, как “джива”, “джанака”, и так далее. Остаётся, таким образом, нерешённый вопрос: почему Мать использовала такое имя, которое связано именно с санскритом? В чём причина такого предпочтения? Чем хуже какие-либо другие благородные языки? Всё это вопросы без ответов.
Что же касается второго имени, то с ним — и проще, и сложнее. Корень “гай-” встречается практически во всех древних языках, хотя его назначение в разных языках бывает разным, иногда диаметрально противоположным. Как бы там ни было, этот корень — “гай-” — корень “ностратический”, имеющий отношение к самому первому и, соответственно, самому древнему праязыку, языку наших общих далёких предков. Ты только попробуй начать перечисление слов и имён с этим корнем и его производными,— и не сможешь остановиться: “ГАЙнуддин”, “ГАЯнэ”, “ГАЙяна”, “ГАЙ Юлий Цезарь”, “ГЕЯ”, “ГЕЙдар”, “ГАЙатри”, “ГИЙом”, “ГАЙомарт” и, наконец, синтаксически буквальный древнеримский омоним “ГАЙЯ” (хозяйка дома, матрона)...
Л.Д. Как ты думаешь, почему Мать приняла решение нарушить молчание и восстановить живое общение с людьми именно в нашу эпоху?
А.С. А это общение никогда и не прерывалось! Матери не нужно было “нарушать молчание”, потому что никакого молчания с Её стороны никогда и не было! Человеческая глухота по отношению к Матери была и есть, это точно, но было бы большой ошибкой путать следствие с причиной и обвинять Мать в равнодушии и молчании. Поднимись в горы, спустись к океанскому берегу, войди в лес,— и если у тебя есть глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать,— ты увидишь великое множество Материнских ликов и эманаций, и ты услышишь Её голоса и Её речь повсюду вокруг тебя: в шуме прибоя, в пении лесных птиц, в шелесте листвы,— повсюду!
Другое дело, способны ли мы всегда слышать и понимать, как должно, Её язык и содержание Её речи? Именно в этом и состоит основная проблема для нас всех, так как мы, Её дети, забыли Её родной язык и перестали понимать его. Но ведь это целиком наша беда и наша проблема, а не Её,— не так ли? И что оставалось делать Матери для того, чтобы восстановить живое общение со своими беспечными и забывчивыми созданиями, каковыми являются люди, как не попытаться использовать их несовершенный язык и их суконную речь, ибо никакого другого языка они давно уже не знают и не понимают!
Тишина воистину бессодержательна, там нечего понимать. Молчание же — сверхсодержательно, но это драгоценнейшее сверхсодержание Молчания бывает доступно человеческому восприятию лишь в редкие часы или даже мгновения просветления — сатори и самадхи. Однако, мы, люди, ещё не научились трансформировать свои внезапные и ослепительные вспышки Понимания в непрерывное сияние. Так, Плотин имел счастье пережить этот трансперсональный опыт всего четырежды, Платон — дважды, Юлиан Август — дважды, Паскаль и Уитмен — всего один раз... Лично я имел этот ни с чем не сравнимый и абсолютно невыразимый опыт непосредственного переживания Единого Целого дважды; в последний раз это произошло 14 июня 1996 года.
Итак, вот они, эти две условные границы нашего спектра Речи, который, в отличие от исключительно редких трансцендентных состояний сознания, доступен нам постоянно, всегда и везде: бессодержательная Тишина — и сверхсодержательное Молчание. Именно между этими двумя границами и располагается земная Речь, то есть любые вибрации природного происхождения: шум ветра, человеческий голос, грохот прибоя, звучащая музыка, шелест листвы, пение птиц и цикад, журчание родника, детский смех, горное эхо, крики чаек и разговоры дельфинов... Этот спектр восхитительно широк и исполнен колоссального смыслового и выразительного разнообразия, доступного нашему восприятию в полной мере. И меня по-настоящему пугает, когда я вижу, как люди совершенно добровольно ограничивают себя одной сотой процента этого широчайшего спектра земной Речи: разговорной частью родного языка и ещё, может быть, примитивными куплетами, на этом языке написанными и положенными на не менее примитивную “музыку”, наспех сбитую из трёх аккордов...— Это уже не спектр, а какая-то унизительно узкая “щель”, язык “йеху” , вне которого люди уже не способны ничего ни услышать, ни понять.
Современным “йеху” ещё хватает мозгов, чтобы догадаться, что беседа, скажем, двух китайцев между собой, хотя и решительно непонятная, всё-таки имеет какое-то отношение к речи, к общению, к взаимообмену некоей информацией. Но они, “йеху”, уже не в силах понять, что и другие звуки, звуки не-человеческого происхождения, также могут являться речью, общением и информацией, причём в гораздо большей степени Информацией, чем слова любого мудреца...
Франциск Ассизкий имел наглость проповедовать Евангелие певчим птицам... Какое самомнение! — восклицал по этому поводу тонкий и проницательный Олдос Хаксли. — Если бы этот монах не был так безнадёжно глух, то он услышал бы вдохновенную проповедь самих этих птиц, а затем сгорел бы дотла от жгучего стыда...
Но что это я так долго говорю о вещах, столь очевидных! Раньше меня и много лучше меня обо всём этом сказал Фёдор Тютчев:
Не то, что мните вы, Природа:
Не слепок, не бездушный лик —
В ней есть Душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык...
...Они не видят и не слышат,
Живут в сём мире, как в потьмах,
Для них и Солнце, знать, не дышит
И жизни нет в морских волнах.
Лучи к ним в душу не сходили,
Весна в груди их не цвела,
При них леса не говорили
И ночь в звездах нема была!
И языками неземными,
Волнуя реки и леса,
В ночи не совещалась с ними
В беседе дружеской гроза!
Не их вина: пойми, коль может,
Органа жизнь глухонемой!
Увы, души в нём не встревожит
И голос Матери самой!
Л.Д. Да, великая поэзия! И великая, хоть и горькая, правда о людях... Но как бы ты мог определить в двух словах смысл и содержание Материнского Послания к людям?
А.С. Первое: восстановление изначального истинного знания о мире и о месте человека в нём. Второе: отчаянный призыв о помощи, исходящий от Матери и обращённый ко всем нормальным людям.
Л.Д. То есть, как я понимаю, речь идёт о содействии в спасении Материнской жизни от тех процессов, происходящих на планете, которые были спровоцированы людьми, осуществляются людьми и которые Она называет “Матереубийством”?
А.С. Вот именно. Речь идёт о том,...
Продолжение на следующей странцие...
