ец и мазохист смог бы в этом случае встать под его знамёна. А их, как ты понимаешь, пока-что всё-таки меньшинство. Поэтому Зло по необходимости принципиально лживо и обладает великолепной способностью к мимикрии, так как любое успешно осуществлённое разоблачение чревато для него поражением. Поэтому Зло почти всегда появляется как прекрасный с виду “Троянский конь”, а уходит — как шайка безжалостных головорезов, опьяневших от вида пролитой крови. Поэтому сама врождённая дивная способность человека к своевременному различению Добра и Зла, будучи для Зла невыгодной и опасной, была названа носителями Зла “первородным грехом” и “грехопадением”,— о чём вполне недвусмысленно сообщает нам такая страшная и разрушительная книга, как Библия. И одной из самых крупных побед мирового Зла,— здесь, на Земле,— явилось то, что огромному количеству людей было-таки внушено, что способность к различению Добра и Зла будто бы отнюдь не является ценнейшим свойством и оружием, данным человеку от Бога и свидетельствующим о генетической соприродности человека с Добром,— а ровно наоборот: эта божественная способность к различению Добра и Зла, дескать, “от лукавого”.
Подумай сама: можно ли представить себе более наглую и циничную ложь?
Л.Д. Как ты думаешь, почему Мать склонна персонифицировать мировое Зло гораздо в большей степени, нежели мы, люди? Ведь Она прямо называет Зло по имени, то есть “Марра”? Возможно ли проследить этимологию этого имени?
А.С. Хотя Зло как таковое невозможно объективировать, невозможно как-то выделить из пространства с тем, чтобы указать на него пальцем,— оно, тем не менее, действительно способно персонифицироваться в своих бесчисленных носителях и проводниках, причём иногда вплоть до стопроцентной однозначности. Как, по-твоему,— здоровенный червь эхинококк, выгрызающий изнутри и живьём пожирающий головной мозг животных и людей,— это что: скорее-зло-чем-добро, или же зло-в-чистом-виде? Есть ли хоть какая-то, хоть малейшая примесь блага и пользы в самом факте его существования?
Что касается имени “Марра”, которое использует Мать для определения и называния Зла, то этимология этого имени прослеживается без особого труда. Корень этого слова — “МАР-” (“мер-, “мор-”) — корень “ностратический”, известный в великом множестве языков, как живых, так и мёртвых.
Так, ивритское слово “МЕРра” означает “горечь”, “зло”, а санскритское слово “МАРа” означает “зло”, “смерть”, а также является именем собственным, именем демона смерти и разрушения Мары. Согласно буддистскому преданию, именно он, Мара, несколько дней подряд всячески препятствовал Гаутаме достичь Освобождения и стать Буддой.
Халдейский “МАРдук” — это также имя собственное местного “ашура”, то есть демона. Английское слово “МАРа” означает “привидение”, “злой дух”. Греческое слово “МАРас” означает “истощающий”, “умерщвляющий”. Во всех без исключения языках романской группы корень “mor-” образует слово “смерть”. Бог смерти в славянском пантеоне носит имя “Мар”. Богиня смерти — “Марена”...
Л.Д. Мать также упоминает женский аспект мирового Зла — Маррану.
А.С. Да, это так. Мать считает Маррану ответственной, в частности, за существование паразитов. “Каковы нечистые существа, омерзительные выкидыши Марраны?” — говорит Она, а затем перечисляет некоторые свойства паразитов среди животных. Однако, следует понимать, что Зло — едино, Марра и Маррана — это не две какие-то отдельные сущности,— это одна единственная сущность, один и тот же оборотень. Дифференциация “по половому признаку” на самом деле достаточно условна и зависит только от конкретного контекста, в котором проявляет себя Зло на практике.
Вернёмся же, однако, к этимологии:
От этого же корня — “мар-” — в русском языке образуются слова “МОР” (“повальная смерть”), “МОРок” (“наваждение”), “МОРока” (“тягота”), “МОРочить”, то есть “дурачить”, “обманывать”, “вводить в заблуждение”, а также слово “МАРать”, то есть “пачкать”, “грязнить”, “чернить”, делать светлое — тёмным, а белое — чёрным.
Наконец, арамейское жаргонное словечко “МАРа” (“МАРра”), встречающееся в греческом оригинале Евангелия, в русском издании переводится как “господь”. (Суди же сама, кого именно там называют “господом”!)
Л.Д. Я где-то читала, что евангельское слово “господь” (“господин”) — омонимично, и означает одновременно и “святую троицу”, и “князя” (“господина”), то есть “дьявола”, “князя мира сего”...
А.С. А я бы сказал, что это слово не омонимично, а синонимично, так как я не вижу ровным счётом никакой разницы между его евангельскими значениями, будто бы противоположными,— точно так же, как не вижу никакой разницы между христианством и сатанизмом.
Л.Д. ???
А.С. Что тебя так удивило? Христианство и сатанизм — близнецы-братья. Так же, как в монете нет “решки” без “орла”, а “орла” без “решки”,— точно также христианство немыслимо без сатанизма, будто бы ему противоположного , а сатанизм немыслим без христианства, будто бы ему противостоящего .
Христиане почитают Марру как своего господина — и сатанисты почитают его же как своего господина.
“Мара-нафа!” — “господин да приидет!” — взывает апостол Павел в Первом послании к Коринфянам . “Мара-нафа!” — восклицают и сатанисты на своей “чёрной мессе” .
“Марран-Бафомет” — “истинный господь” средневековых монахов-”крестоносцев” и тамплиеров — откровенно изображался ими с рогами и копытами вплоть до XVI века,— точно так же, как изображается он и поныне современными сатанистами. Ну, а яркий словесный портрет “бога вседержителя” Бафомета мы находим в Новом Завете:
Он был облечён в одежду, обагрённую кровию. Имя ему: “слово божие”... Из уст же его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасёт их жезлом железным; он топчет точило ярости и гнева бога вседержителя. На одежде и бедре его написано: “царь царей и господь господствующих”.
Рогатую голову Бафомета украшала пентаграмма , один из позднеантичных символов христианства,— и одним из символов сатанизма также является пентаграмма, только перевёрнутая вверх ногами.
“Святым писанием” христиан является Библия; “святым писанием” сатанистов также является Библия,— только, говорят, какая-то своя, сатанинская .
Главной молитвой христиан является “Отче наш”; главной молитвой сатанистов также является “Отче наш”, только читается она задом наперёд, через зеркало.
Также и обрядность у тех и у других поразительно схожа:
Христиане поклоняются изображению креста, этого древне-римского орудия пытки и убийства,— и сатанисты поклоняются изображению креста, только перевёрнутого . Сатанисты причащаются кровью — и христиане причащаются кровью, только не настоящей, а символической: “Пейте, ядите: сие есть кровь моя!” — поётся в литургическом песнопении перед “святым причастием” . Сатанинский обряд человеческого жертвоприношения почти в точности повторяет аналогичный христианский кровавый обряд с ритуальным убийством ребёнка, который ежегодно совершался первыми христианами в мрачных подземельях римских катакомб .
Самое большое различие между сатанистами и христианами заключается лишь в том, что сатанисты, также весьма склонные к зверствам и кровопролитию, пролили человеческой крови всё-таки неизмеримо меньше, чем христиане. Возьмём лишь один небольшой пример из истории христианства:
Общее количество населения в Северной и Южной Америках в 1500 году составляло 80 миллионов человек. К 1550 году, когда туда проникли во множестве “посланцы христианского мира” — попы-”миссионеры” и конкистадоры — там осталось лишь 10 миллионов коренных жителей. Иными словами, уцелел лишь каждый восьмой.
В одной лишь Мексике к 1500 году проживало приблизительно 25 миллионов человек, а к 1600 году остался только 1 миллион коренных жителей, то есть в 25 раз меньше.— Такие масштабы геноцида и кровопролития сатанистам и не снились!
Внутреннее единство и кровное родство христианства и сатанизма мастерски вскрыл,— впрочем, совсем того не желая,— Михаил Булгаков в своём романе “Мастер и Маргарита”. Сатана-Воланд изображён там как порученец и посланник Иисуса (Иешуа), охотно исполняющий его приказы и разные поручения на Земле, в том числе весьма щепетильные, такие, например, как заказное убийство агностика Берлиоза или денежное растление московской публики подлейшими фокусами с ворохом фальшивых червонцев, разбросанных в толпе.
Впрочем, справедливости ради надо сказать, что уже в библейской “Книге Иова” Сатана и Иегова вполне мирно беседуют, как добрые друзья, и ради забавы заключают между собой пари на ни в чём не повинного Иова.
Сатанизм воистину отвратителен, но не более, чем христианство. У всякого нормального человека сатанизм вызывает рвотные рефлексы,— но не более мощные, чем христианство. В сущности, сатанизм — это христианство минус лицемерие, это рафинированное, очищенное от ханжества христианство. Сатанизм — это христианство “открытым текстом".
Более чёткое представление об истинной сути христианства нам могли бы дать так называемые Кумранские рукописи — пергаментные свитки самой первой в человеческой истории “христианской церкви” — секты ессеев. Эти тексты в 1947 году были случайно обнаружены палестинскими феллахами в пещере. Но Ватикан мигом прибрал их к рукам, так никому и не позволив ознакомиться с ними в полном объёме. На настоящий момент опубликовано лишь 20 процентов этих текстов. Остальные 80 процентов надёжно спрятаны в подвалах Ватикана, и никто до сих пор так и не знает, какие такие мрачные тайны о происхождении христианства в них сокрыты. А скрывать, видимо, есть что,— иначе зачем эти рукописи стали бы прятать от публики? Впрочем, с уст наиболее откровенных монахов-бенедиктинцев, которым была поручена забота о сохранности этих засекреченных текстов, время от времени срываются какие-то глухие и зловещие намёки. Один из таких монахов, некоторое время имевший доступ к пергаментам благодаря знанию арамейского языка, как-то обмолвился следующим образом: “Ужас! Ужас! Если мы хотим сохранить Церковь, мы должны немедленно сжечь всё это!”
Л.Д. Меня всегда интересовали и удивляли психологические аспекты христианского культа. Помню, когда я была ребёнком, я никак не могла понять, почему все без исключения лица на иконах такие мрачные и угрюмые? Я задавалась вопросом: бывают ли иконы со смеющимися лицами святых? Мне говорили, что нет, не бывает. И это обстоятельство почему-то казалось мне таким странным и пугающим!...
А.С. Твоя детская душа чутко уловила тогда опасность и зло: там, где не смеются, там, где запрещены веселье, радость и смех,— там царит боль и горе, страдания и слёзы. Один из “отцов церкви”, если не ошибаюсь, Игнатий Брянчанинов, так поучал своих “духовных детей”: христианину смеяться нельзя, это грех; заметив же нечто смешное, не возбраняется, однако ж, молча “осклабиться”, но не разжимая зубов, чтобы через рот “не налетело бесов”.
Разрешённый эмоциональный диапазон у настоящих христиан невероятно узок и расположен в границах между мрачной угрюмостью — и кривым оскалом.
Л.Д. В раннем детстве меня очень пугало ещё и такое обстоятельство: когда меня изредка приводили в церковь, мне почему-то почти сразу же становилось плохо. Буквально через минуту меня начинало подташнивать; иногда появлялась сильная головная боль, и почти всегда — неприятное головокружение. При этом у меня было такое ощущение, словно из меня мощным насосом выкачивают энергию и силу,— всю, всю до последней капли! Предвидя приближающийся обморок, я старалась как-нибудь незаметно удрать из церкви.
Мне объясняли, что тут нет ничего страшного, что такие вещи довольно часто случаются и со взрослыми прихожанами из-за множества горящих свечей и курящегося ладана. Но я всем сердцем чувствовала, что это не так, и что действительная причина моих недомоганий кроется в чём-то ином....
А.С. Во всём этом и впрямь нет ничего удивительного или загадочного. Откуда же ещё Марре, эгрегору монотеизма, черпать силы и энергию для своего дальнейшего существования, как не из человеческих организмов собственных восторженных почитателей? Витальная сила, или “прана” оболваненных им людей,— это его об...
Продолжение на следующей странцие...
