mitting bacchant revellers from the Night Вакханических пирующих из Ночи впускали
Into its sanctuary of delights, В свое святилище восторгов,
As in a Dionysian masquerade. Как на дионисском маскараде.
On the highways, in the gardens of the world На столбовых дорогах, в садах мира
They wallowed oblivious of their divine parts, Они валялись, забыв свои части божественные,
As drunkards of a dire Circean wine Словно пьяные от вина Цирцеи ужасного
Or a child who sprawls and sports in Nature's mire. Или подобно ребенку, что растянулся, играя в грязи Природы.
Even wisdom, hewer of the roads of God, Даже мудрость, каменотес дорог Бога,
Is a partner in the deep disastrous game: Есть партнер в бедственной глубокой игре:
Lost is the pilgrim's wallet and the scrip, Утеряна пилигрима сума,
She fails to read the map and watch the star. Она не смогла прочитать карту и увидеть звезду.
A poor self-righteous virtue is her stock Скудная, самоправедная добродетель - опора ее
And reason's pragmatic grope or abstract sight, И резона прагматичное нащупывание или абстрактное зрение,
Or the technique of a brief hour's success Либо технику успеха краткого часа
She teaches, an usher in utility's school. Она изучала, швейцар в школе выгоды.
On the ocean surface of vast Consciousness На океанической поверхности Сознания обширного
Small thoughts in shoals are fished up into a net Мелкие мысли на мелководье ловятся в сети
But the great truths escape her narrow cast; Но сквозь ее узкие ячейки ускользают великие истины;
Guarded from vision by creation's depths, Хранимые глубинами творения от зрения,
Obscure they swim in blind enormous gulfs Неясные, они плывут в темных безднах громадных,
Safe from the little sounding leads of mind, В безопасности от мелких промеров ума,
Too far for the puny diver's shallow plunge. Слишком далекие для неглубокого погружения ныряльщика слабого.
Our mortal vision peers with ignorant eyes; Наше смертное зрение всматривается глазами неведающими;
It has no gaze on the deep heart of things. Оно не смотрит на глубокое сердце вещей.
Our knowledge walks leaning on Error's staff, Наше знание гуляет, опираясь на посох Ошибки,
A worshipper of false dogmas and false gods, Поклонник фальшивых догм и фальшивых богов
Or fanatic of a fierce intolerant creed Или фанатик свирепого нетерпимого кредо,
Or a seeker doubting every truth he finds, Или искатель, сомневающийся в каждой найденной правде,
A sceptic facing Light with adamant No Скептик, встречающий Свет с Нет непреклонным
Or chilling the heart with dry ironic smile, Или расхолаживающий сердце сухой ироничной улыбкой,
A cynic stamping out the god in man; Циник, в человеке вытаптывающий бога;
A darkness wallows in the paths of Time На путях Времени тьма разлеглась
Or lifts its giant head to blot the stars; Или поднимает свою гигантскую голову запятнать звезды,
It makes a cloud of the interpreting mind Она создает облако интерпретирующего разума
And intercepts the oracles of the Sun. И затмевает пророчества Солнца.
Yet Light is there; it stands at Nature's doors: Но здесь, все же, есть Свет; у дверей Природы стоит он:
It holds a torch to lead the traveller in. Он держит факел, чтобы ввести путешественника.
It waits to be kindled in our secret cells; В наших тайных клетках он ждет быть зажженным;
It is a star lighting an ignorant sea, Он - звезда путеводная, сияющая над морем неведения,
A lamp upon our poop piercing the night. Лампа на полуюте, ночь прорезающая.
As knowledge grows Light flames up from within: Когда растет знание, вспыхивает Свет изнутри:
It is a shining warrior in the mind, Он - боец, сияющий в разуме,
An eagle of dreams in the divining heart, Орел грез в сердце угадывающем,
An armour in the fight, a bow of God. Доспехи в бою, лук Бога.
Then larger dawns arrive and Wisdom's pomps Тогда более широкие наступают рассветы и великолепия Мудрости
Cross through the being's dim half-lighted fields; Пересекают туманные, полуосвещенные поля существа;
Philosophy climbs up Thought's cloud-bank peaks Философия на облачные пики Правды взбирается
And Science tears out Nature's occult powers, И Наука вырывает у Природы оккультные силы,
Enormous djinns who serve a dwarf's small needs, Огромные джинны, что обслуживают карлика мелкие нужды,
Exposes the sealed minutiae of her art Сокрытые детали ее искусства показывают
And conquers her by her own captive force. И побеждают ее ее собственной силой плененной.
On heights unreached by mind's most daring soar, На высотах, недостижимых для самого отважного полета ума,
Upon a dangerous edge of failing Time На опасном краю слабеющего Времени,
The soul draws back into its deathless Self; Душа отступает в свою бессмертную Самость;
Man's knowledge becomes God's supernal Ray. Знание человека небесным Лучом Бога становится.
There is the mystic realm whence leaps the power Есть царство мистическое, откуда прыгает сила,
Whose fire burns in the eyes of seer and sage; Чей огонь горит в глазах мудреца и провидца;
A lightning flash of visionary sight, Молниеносная вспышка визионерского зрения,
It plays upon an inward verge of mind: Она играет на краю внутреннем разума:
Thought silenced gazes into a brilliant Void. Смолкшая мысль в Пустоту смотрит сияющую.
A voice comes down from mystic unseen peaks: Голос спускается с невидимых мистических пиков:
A cry of splendour from a mouth of storm, Крик великолепия изо рта шторма,
It is the voice that speaks to night's profound, Это голос, что говорит с глубиной ночи,
It is the thunder and the flaming call. Это гром и пламенеющий зов.
Above the planes that climb from nescient earth, Над планами, встающими с невежественной земли,
A hand is lifted towards the Invisible's realm, Поднимаются руки к царству Незримого,
Beyond the superconscient's blinding line По ту сторону ослепительной линии суперсознания,
And plucks away the screens of the Unknown; И срывают завесу Неведомого;
A spirit within looks into the Eternal's eyes. Дух внутри в глаза Вечному смотрит.
It hears the Word to which our hearts were deaf, Он слышит Слово, к которому наши сердца были глухи,
It sees through the blaze in which our thoughts grew blind; Он смотрит сквозь сияние, в котором наши мысли слепые росли;
It drinks from the naked breasts of glorious Truth, Он пьет из обнаженной груди восхитительной Истины,
It learns the secrets of eternity. Вечности секреты он изучает.
Thus all was plunged into the riddling Night, Так все в Ночь нырнуло загадочную,
Thus all is raised to meet a dazzling Sun. Так все поднимается, чтобы встретить ослепительное Солнце.
O Death, this is the mystery of thy reign. О Смерть, это - царства твоего мистерия.
In earth's anomalous and magic field В аномальном и магическом поле земли,
Carried in its aimless journey by the sun Несомой в своем бесцельном путешествии солнцем
Mid the forced marches of the great dumb stars, Среди принуждаемых маршей великих немых звезд,
A darkness occupied the fields of God, Тьма оккупировала поля Бога
And Matter's world was governed by thy shape. И мир Материи управляем был твоей формой.
Thy mask has covered the Eternal's face, Твоя маска скрыла лик Вечного,
The Bliss that made the world has fallen asleep. Блаженство, что делало мир, впало в спячку.
Abandoned in the Vast she slumbered on: Покинутое в Обширности, оно все еще дремлет:
An evil transmutation overtook Злая трансмутация будет охватывать
Her members till she knew herself no more. Его члены до тех пор, пока оно себя больше не знает.
Only through her creative slumber flit Через его созидательный сон пролетают
Frail memories of the joy and beauty meant Радости и красоты лишь воспоминания хрупкие
Under the sky's blue laugh mid green-scarfed trees Под голубым смехом небес, среди зеленых деревьев
And happy squanderings of scents and hues, И счастливых расточительств оттенков и запахов,
In the field of the golden promenade of the sun В поле променада солнца златого
And the vigil of the dream-light of the stars, И в бодрствовании света-грезы звезд,
Amid high meditating heads of hills, Среди высоких голов гор медитирующих,
On the bosom of voluptuous rain-kissed earth На груди чувственной целуемой дождем земли
And by the sapphire tumblings of the sea. И в сапфирном беспорядке морей.
But now the primal innocence is lost Но сейчас первобытная невинность утеряна,
And Death and Ignorance govern the mortal world Смертным миром правят Смерть и Неведение,
And Nature's visage wears a greyer hue. И лик Природы носит более серый оттенок.
Earth still has kept her early charm and grace, Земля еще сохраняет свое очарование и грацию,
The grandeur and the beauty still are hers, Великолепие и красота - ее до сих пор,
But veiled is the divine Inhabitant. Но скрыт божественный Житель.
The souls of men have wandered from the Light Души людей заблудились, Свет потеряв,
And the great Mother turns away her face. И великая Мать отвернула свой лик.
The eyes of the creatrix Bliss are closed Глаза созидающего Блаженства закрыты,
And sorrow's touch has found her in her dreams. И касание горя нашло его в его грезах.
As she turns and tosses on her bed of Void, Тогда оно поворачивается и мечется на своей кровати Пустоты,
Because she cannot wake and find herself Ибо не может проснуться и себя отыскать,
And cannot build again her perfect shape, И не может снова построить свою совершенную форму,
Oblivious of her nature and her state, Забыв свою природу и свое положение,
Forgetting her instinct of felicity, Забыв свой инстинкт счастья,
Forgetting to create a world of joy, Забыв создавать мир радости,
She weeps and makes her creatures' eyes to weep; Оно плачет и делает глаза своих созданий плачущими;
Testing with sorrow's edge her children's breasts, Пробуя лезвием страдания детей своих грудь,
She spends on life's vain waste of hope and toil Оно расточает на тщетную пустыню надежды и труда жизни
The poignant luxury of grief and tears. Мучительное изобилие горя и слез.
In the nightmare change of her half-conscious dream, В кошмарной смене его полусознательных снов,
Tortured herself and torturing by her touch, Пытающее себя и пытающее своими касаниями,
She comes to our hearts and bodies and our lives Оно входит в наши сердца и тела, и в наши жизни,
Wearing a hard and cruel mask of pain. Неся безжалостную, свирепую маску страдания.
Our nature twisted by the abortive birth Наша природа, скрученная тяжелыми родами,
Returns wry answers to life's questioning shocks, Возвращает искаженные ответы на вопрошающие толчки жизни,
An acrid relish finds in the world's pangs, Находит острый вкус в мировой боли,
Drinks the sharp wine of grief's perversity. Пьет жгучее вино извращенности горя.
A curse is laid on the pure joy of life: Проклятие лежит на чистой радости жизни:
Delight, God's sweetest sign and Beauty's twin, Восторг, сладчайший знак Бога и близнец Красноты,
Dreaded by aspiring saint and austere sage, Устрашенный святым домогающимся и мудрецом строгим,
Is shunned, a dangerous and ambiguous cheat, Спрятался; опасный и туманный обман,
A specious trick of an infernal Power Благовидный трюк адской Силы
It tempts the soul to its self-hurt and fall. Искушает душу причинить себе вред, пасть.
A puritan God made pleasure a poisonous fruit, Бог-пуританин сделал удовольствие фруктом отравленным
Or red drug in the market-place of Death, Или красным наркотиком на базарной площади Смерти,
And sin the child of Nature's ecstasy. Грех - ребенком экстаза Природы.
Yet every creature hunts for happiness, Каждое создание за счастьем охотится,
Buys with harsh pangs or tears by violence Покупает за острую боль или вырывает насильно
From the dull breast of the inanimate globe У тупой груди неодушевленной земли
Some fragment or some broken shard of bliss. Некий фрагмент или отломанную скорлупку блаженства.
Even joy itself becomes a poisonous draught; Даже радость сама становится глотком ядовитым;
Its hunger is made a dreadful hook of...
Продолжение на следующей странцие...
