rom their anguish and world-pain. Созданий от мучений и мировой боли.
His shape was nothingness made real, his limbs Его форма была ничем, ставшим реальностью, его члены
Were monuments of transience and beneath Монументами скоротечности были, под бровями
Brows of unwearying calm large godlike lids Богоподобные, спокойные, неутомимые, большие глаза
Silent beheld the writhing serpent, life. Созерцали безмолвно корчующуюся змею, жизнь.
Unmoved their timeless wide unchanging gaze Безразлично их широкий безвременный взгляд неменяющийся
Had seen the unprofitable cycles pass, Видел, как бесплодные циклы проходят,
Survived the passing of unnumbered stars Пережил смерть несчитанных звезд,
And sheltered still the same immutable orbs. Но неизменными орбиты тех глаз оставались.
The two opposed each other with their eyes, Двое, противостояли друг другу своими глазами,
Woman and universal god: around her, Женщина и вселенский бог: вокруг нее,
Piling their void unbearable loneliness Свою пустую, невыносимую одинокость6 наваливая
Upon her mighty uncompanioned soul, На ее оставшуюся без компаньона могучую душу,
Many inhuman solitudes came close. Много нечеловеческих одиночеств7 подошло близко.
Vacant eternities forbidding hope Пустые вечности, запрещая надежду,
Laid upon her their huge and lifeless look, Остановили на ней свой огромный, безжизненный взгляд,
And to her ears, silencing earthly sounds, И, заглушая звуки земли, в ушах у нее
A sad and formidable voice arose Печальный и грозный голос раздался,
Which seemed the whole adverse world's. "Unclasp", it cried, Который, казалось, принадлежит всему враждебному миру: "Отпусти,-
"Thy passionate influence and relax, O slave Крикнул он,- влияние страстное, ослабь, о раб
Of Nature, changing tool of changeless Law, Природы, неизменного Закона инструмент изменяющийся,
Who vainly writh'st rebellion to my yoke, Что тщетно корчится, под моим ярмом восставая,
Thy elemental grasp; weep and forget. Свою элементарную хватку; плачь и забудь.
Entomb thy passion in its living grave. Свою страсть в ее могиле живой погреби.
Leave now the once-loved spirit's abandoned robe: Ныне оставь скинутое платье некогда любимого духа:
Pass lonely back to thy vain life on earth." Ступай одиноко назад в свою тщетную жизнь на земле".
It ceased, she moved not, and it spoke again, Он смолк, она не двигалась, и заговорил снова он,
Lowering its mighty key to human chords,- Свой мощный ключ до человеческих аккордов снижая,-
Yet a dread cry behind the uttered sounds, И жуткий крик за произнесенными звуками,
Echoing all sadness and immortal scorn, Отзываясь всей печали и бессмертного презрения эхом,
Moaned like a hunger of far wandering waves. Застонал, как голод далеко забегающих волн:
"Wilt thou for ever keep thy passionate hold, "Ты надеешься навсегда сохранить свою страстную хватку,
Thyself a creature doomed like him to pass, Ты, сама, как и он, обреченная,
Denying his soul death's calm and silent rest? Отказывая его душе в покое и безмолвном отдыхе смерти?
Relax thy grasp; this body is earth's and thine, Расслабь свою хватку; это тело - земли и твое,
His spirit now belongs to a greater power. Его дух принадлежит ныне силе более великой.
Woman, thy husband suffers." Savitri Женщина, муж твой страдает". Савитри
Drew back her heart's force that clasped his body still Убрала назад силу сердца, что еще его тело держала,
Where from her lap renounced on the smooth grass С ее колен отвергнутое на ровной траве
Softly it lay, as often before in sleep Оно тихо лежало, как часто прежде во сне,
When from their couch she rose in the white dawn Когда она в белом рассвете с их ложа вставала,
Called by her daily tasks: now too, as if called, Призванная своими ежедневными хлопотами: так и сейчас
She rose and stood gathered in lonely strength, Она поднялась и стояла, собранная в единую силу,
Like one who drops his mantle for a race Как стоит тот, кто сбросил накидку для скорости
And waits the signal, motionlessly swift. И ждет, неподвижно быстрый, сигнала.
She knew not to what course: her spirit above Она не знала куда: дух ее свыше
On the crypt-summit of her secret form На тайнике-вершине ее формы секретной
Like one left sentinel on a mountain crest, Как тот, кто оставлен на гребне горы часовым,
A fiery-footed splendour puissant-winged, Огненноногое великолепие с могучими крыльями,
Watched flaming-silent, with her voiceless soul Наблюдал, молча пылая, с ее безгласной душой,
Like a still sail upon a windless sea. Как неподвижный парус на безветренном море.
White passionless it rode, an anchored might, Белой страстью парил он, на якоре мощь,
Waiting what far-ridged impulse should arise Ожидая, что поднимет гребень импульса длинный
Out of the eternal depths and cast its surge. Из вечных глубин и в волне своей бросит.
Then Death the king leaned boundless down, as leans Тогда Смерть, царь, склонился вниз, беспредельный, как склоняется
Night over tired lands, when evening pales Ночь над утомленными странами, когда вечер темнеет
And fading gleams break down the horizon's walls, И затухающий блеск тонет в стенах горизонта,
Nor yet the dusk grows mystic with the moon. Когда еще сумерки от луны не стали мистическими.
The dim and awful godhead rose erect Ужасное и неясное божество твердо встало
From his brief stooping to his touch on earth, В своем кратком касании земли,
And, like a dream that wakes out of a dream, И, как сон, что от сна пробуждается,
Forsaking the poor mould of that dead clay, Покидая этой мертвой глины жалкую форму,
Another luminous Satyavan arose, Иной, светящийся, Сатьяван поднялся,
Starting upright from the recumbent earth Стартуя прямо с земли распростертой,
As if someone over viewless borders stepped Словно тот, кто через невидимую границу шагнул,
Emerging on the edge of unseen worlds. Появляясь на краю незримых миров.
In the earth's day the silent marvel stood В земном дне безмолвное чудо стояло
Between the mortal woman and the god. Между богом и смертною женщиной.
Such seemed he as if one departed came Казалось, словно усопший пришел,
Wearing the light of a celestial shape Неся свет формы небесной,
Splendidly alien to the mortal air. Великолепно чуждой смертному воздуху.
The mind sought things long loved and fell back foiled Разум искал приметы, долго любимые, и отступал, сбитый
From unfamiliar hues, beheld yet longed, Незнакомыми оттенками с толку, но все же смотрел, страстно желая,
By the sweet radiant form unsatisfied, Неудовлетворенный сладостной лучащейся формой,
Incredulous of its too bright hints of heaven; Не доверяя ее слишком ярким намекам небес;
Too strange the brilliant phantasm to life's clasp Слишком чужд блестящий фантом объятиям жизни,
Desiring the warm creations of the earth Жаждающим теплых творений земли,
Reared in the ardour of material suns, Выросших в жаре солнц материальных,
The senses seized in vain a glorious shade: Чувства тщетно ловили чудесную тень:
Only the spirit knew the spirit still, Только дух знал еще духа,
And the heart divined the old loved heart, though changed. И сердце угадывало прежнее любимое сердце, хотя измененное.
Between two realms he stood, not wavering, Меж двумя царствами он стоял не колеблясь,
But fixed in quiet strong expectancy, В решительном и спокойном ожидании твердый,
Like one who, sightless, listens for a command. Как тот, кто не видя, ожидая команды, прислушивается.
So were they immobile on that earthly field, Так были они на поле земном неподвижны,
Powers not of earth, though one in human clay. Неземные силы, хотя одна - в человеческой глине.
On either side of one two spirits strove; С двух сторон одного два духа боролись;
Silence battled with silence, vast with vast. Молчание билось с молчанием, обширность с обширностью.
But now the impulse of the Path was felt Но вот ощутился импульс Пути,
Moving from the Silence that supports the stars Идущий из Тишины, что звезды поддерживает,
To touch the confines of the visible world. Коснуться пределов зримого мира.
Luminous he moved away; behind him Death Светясь, он двинулся прочь; позади Смерть-бог
Went slowly with his noiseless tread, as seen Пошел своей бесшумной поступью медленно, казалось,
In dream-built fields a shadowy herdsman glides Что в созданных грезой полях скользит тенистый пастух
Behind some wanderer from his voiceless herds, Позади отбившегося от его стад молчаливых скитальца,
And Savitri moved behind eternal Death, И шла позади вечной Смерти Савитри,
Her mortal pace was equalled with the god's. Ее смертный шаг был равен шагу этого бога.
Wordless she travelled in her lover's steps, Без слов она следовала за шагами любимого,
Planting her human feet where his had trod, Ставя свои человеческие ноги, где ступали его,
Into the perilous silences beyond. В опасную тишину по ту сторону.
At first in a blind stress of woods she moved Сперва в слепом сопротивлении лесов она двигалась
With strange inhuman paces on the soil, Странными, нечеловеческими шагами по почве,
Journeying as if upon an unseen road. Путешествуя, как по незримой дороге.
Around her on the green and imaged earth Вокруг нее на зеленой земле
The flickering screen of forests ringed her steps; Мерцающая ширма лесов ее шаги облегала:
Its thick luxurious obstacle of boughs Своим густым роскошным препятствием веток
Besieged her body pressing dimly through Осаждала ее тело, смутно сквозь него продирающееся
In a rich realm of whispers palpable, В богатом царстве осязаемых шепотов,
And all the murmurous beauty of the leaves И вся красота шелестящая листьев
Rippled around her like an emerald robe. Рябила вокруг нее как изумрудное платье.
But more and more this grew an alien sound, Но все больше и больше это в звук чужой превращалось,
And her old intimate body seemed to her Ее прежнее, родное тело казалось
A burden which her being remotely bore. Ношей, которую ее существо чуть ощутимо несло,
Herself lived far in some uplifted scene Сама же она жила далеко в некой поднятой сцене,
Where to the trance-claimed vision of pursuit, Где в претендующем на транс видении погони
Sole presences in a high spaceless dream, Одинокими присутствиями в высокой беспространственной грезе
The luminous spirit glided stilly on Светлый дух безмолвно скользил
And the great shadow travelled vague behind. И великая тень путешествовала сзади неясно.
Still with an amorous crowd of seeking hands Еще во влюбленной толпе ищущих рук,
Softly entreated by their old desires Что нежно молили своими желаниями старыми,
Her senses felt earth's close and gentle air Ее чувства ощущали близость земли, и мягкий воздух
Cling round them and in troubled branches knew Их облегал, и в беспокойных ветвях узнавалась
Uncertain treadings of a faint-foot wind: Неуверенная поступь слабых ног ветра:
She bore dim fragrances, far callings touched; Она ощущала ароматы неясные, далекие, зовущие касания;
The wild bird's voice and its winged rustle came Крик дикой птицы и ее крыльев шелест доносились,
As if a sigh from some forgotten world. Словно вздох из какого-то забытого мира.
Earth stood aloof, yet near: round her it wove Земля была поодаль, но еще близко: вокруг нее она ткала
Its sweetness and its greenness and delight, Свою сладость, свою зелень, восторг,
Its brilliance suave of well-loved vivid hues, Свой ласковый блеск живых, любимых оттенков,
Sunlight arriving to its golden noon, Солнечный свет, достигший золотистого полдня,
And the blue heavens and the caressing soil. Небеса голубые и мягкую почву.
The ancient mother offered to her child Древняя мать своему дитя предлагала
Her simple world of kind familiar things. Свой простой мир родных и знакомых вещей.
But now, as if the body's sensuous hold Но сейчас, словно чувственная власть тела,
Curbing the godhead of her infinite walk Удерживающее то божество ее бесконечной прогулки,
Had freed those spirits to their grander road Освободило тем духам их путь более великий
Across s...
Продолжение на следующей странцие...
