дин год, что я жила с Сатьяваном,
Here on the emerald edge of the vast woods Здесь, в изумрудном краю обширных лесов,
In the iron ring of the enormous peaks В железном кольце пиков огромных,
Under the blue rifts of the forest sky, Под голубыми просветами неба лесного,
I have not gone into the silences Я не входила в безмолвия
Of this great woodland that enringed my thoughts Этой лесной великой страны, что мысли мои окружила
With mystery, nor in its green miracles Мистерией, в зеленых ее чудесах
Wandered, but this small clearing was my world. Не бродила, лишь эта небольшая поляна была моим миром.
Now has a strong desire seized all my heart Ныне желание сильное овладело всем моим сердцем
To go with Satyavan holding his hand Идти с Сатьяваном, держа его руку,
Into the life that he has loved and touch В жизнь, что он любит, коснуться
Herbs he has trod and know the forest flowers Трав, по которым ступал он, и узнать лесные цветы,
And hear at ease the birds and the scurrying life Слушать в покое птиц и суету жизни,
That starts and ceases, rich far rustle of boughs Что начинается и прекращается, богатый шелест веток далекий
And all the mystic whispering of the woods. И весь мистический шелест лесов.
Release me now and let my heart have rest." Отпусти меня ныне, позволь отдохнуть моему сердцу".
She answered: "Do as thy wise mind desires, Та отвечала: "Делай, как твой мудрый разум желает,
O calm child-sovereign with the eyes that rule. О спокойное дитя-суверен с глазами, что правят.
I hold thee for a strong goddess who has come Я отношусь к тебе, как к могучей богине, что пришла,
Pitying our barren days; so dost thou serve Жалея наши бесплодные дни; ты служишь
Even as a slave might, yet art thou beyond Как может раб, но ты при том превосходишь
All that thou doest, all our minds conceive, Все, что ты делаешь, все, о чем задумываются наши умы,
Like the strong sun that serves earth from above." Как могучее солнце, что земле служит свыше".
Then the doomed husband and the woman who knew Затем муж обреченный и женщина, которая знала,
Went with linked hands into that solemn world Вошли, сплетя руки, в тот торжественный мир,
Where beauty and grandeur and unspoken dream, Где красота и величие, и несказанная греза,
Where Nature's mystic silence could be felt Где мистическая тишина Природы может почувствоваться,
Communing with the secrecy of God. Объединяющая с тайною Бога.
Beside her Satyavan walked full of joy Рядом шагал ее Сатьяван, полный радости,
Because she moved with him through his green haunts: Ибо она шла с ним по его любимым местам:
He showed her all the forest's riches, flowers Он показывал ей все лесные богатства, цветы,
Innumerable of every odour and hue Бесчисленные в каждом оттенке и запахе,
And soft thick clinging creepers red and green Густой, мягкий, цепляющийся вьюн, зеленый и красный,
And strange rich-plumaged birds, to every cry Странных, в богатом оперении птиц, каждому крику,
That haunted sweetly distant boughs replied Что звучал сладостно в далеких ветвях, отвечал
With the shrill singer's name more sweetly called. Певца-свистуна еще более сладостным именем.
He spoke of all the things he loved: they were Он говорил обо всех существах им любимых: они были
His boyhood's comrades and his playfellows, Приятелями юности, его детства друзьями,
Coevals and companions of his life Его жизни сверстниками и компаньонами,
Here in this world whose every mood he knew: Чье он настроение каждое знал:
Their thoughts which to the common mind are blank, Их мысли, что пусты обычному разуму,
He shared, to every wild emotion felt Он разделял, на каждую дикую эмоцию чувствовал
An answer. Deeply she listened, but to hear Ответ. Глубоко она вслушивалась, но лишь чтобы слышать
The voice that soon would cease from tender words Голос, что скоро замолкнет в мягких словах,
And treasure its sweet cadences beloved И в сокровище его сладких каденций возлюбленных,
For lonely memory when none by her walked Для одинокой памяти, когда никого с ней идти больше не будет
And the beloved voice could speak no more. И любимый голос говорить больше не сможет.
But little dwelt her mind upon their sense; Но на их смысле ее разум мало задерживался;
Of death, not life she thought or life's lone end. О смерти, не о жизни, о своем одиноком конце она думала.
Love in her bosom hurt with the jagged edges Любовь в ее груди болела рваною раной
Of anguish moaned at every step with pain Муки, стонущей от боли на каждом шагу,
Crying, "Now, now perhaps his voice will cease Кричащей: "Сейчас, сейчас, наверное его голос прервется
For ever." Even by some vague touch oppressed Навеки". Неким смутным касанием угнетенные
Sometimes her eyes looked round as if their orbs Ее глаза иногда смотрели вокруг, словно они
Might see the dim and dreadful god's approach. Могли увидеть приближение неясного и ужасного бога.
But Satyavan had paused. He meant to finish Сатьяван остановился. Он хотел завершить
His labour here that happy, linked, uncaring Свой труд здесь, чтобы затем, счастливые, обнявшиеся, беззаботные,
They two might wander free in the green deep Они вдвоем могли бы скитаться свободно в зеленых глубинах
Primaeval mystery of the forest's heart. Первобытной мистерии сердца лесов.
A tree that raised its tranquil head to heaven Дерево, что поднимало свою вершину спокойную к небу,
Luxuriating in verdure, summoning С пышною зеленью, призывающее
The breeze with amorous wideness of its boughs, Ветер влюбленной широтой своих веток,
He chose and with his steel assailed the arm Он выбрал, и его сталь напала на армии
Brown, rough and strong hidden in its emerald dress. Коричневые, шершавые, мощные, скрытые в свои изумрудные платья.
Wordless but near she watched, no turn to lose Без слов, стоя близко, она наблюдала, не отворачиваясь, чтоб не терять,
Of the bright face and body which she loved. Светлый лик и тело любимые.
Her life was now in seconds, not in hours, Ее жизнь сейчас измерялась не в часах, а в секундах,
And every moment she economised И каждое мгновение она экономила,
Like a pale merchant leaned above his store, Как бледный торговец, над своим добром согнувшийся,
The miser of his poor remaining gold. Скряга над остатками скудными золота.
But Satyavan wielded a joyous axe. Но Сатьяван работал весело своим топором.
He sang high snatches of a sage's chant Он пел мудреца песни отрывки высокие,
That pealed of conquered death and demons slain, Что звенели побежденной смертью и убитыми демонами,
And sometimes paused to cry to her sweet speech И иногда останавливался, крикнуть ей сладкую речь
Of love and mockery tenderer than love: Любви и шутки, что мягче любви:
She like a pantheress leaped upon his words Она, как пантера, на слова его прыгала
And carried them into her cavern heart. И их в пещеру сердца тащила.
But as he worked, his doom upon him came. Но когда он работал, его рок к нему подошел.
The violent and hungry hounds of pain Яростные и голодные гончие боли,
Travelled through his body biting as they passed Путешествуя сквозь его тело, кусали его проходя
Silently, and all his suffering breath besieged Безмолвно; все его страдающее, осажденное дыхание
Strove to rend life's strong heart-cords and be free. Старалось порвать жизни сильные сердечные струны и быть свободным.
Then helped, as if a beast had left its prey, Затем стало легче, словно зверь свою добычу оставил,
A moment in a wave of rich relief Мгновение в волне облегчения глубокого,
Reborn to strength and happy ease he stood Перерожденный, он с новою силой и счастливой легкостью встал,
Rejoicing and resumed his confident toil Радуясь, и возобновил свой уверенный труд,
But with less seeing strokes. Now the great woodsman Но чуть заметно ударами меньшими. Сейчас великий лесоруб
Hewed at him and his labour ceased: lifting Рубил в нем, его труд прекратив: подняв
His arm he flung away the poignant axe Свою руку, он отбросил острый топор
Far from him like an instrument of pain. Далеко от себя, как инструмент боли.
She came to him in silent anguish and clasped, В безмолвной муке она к нему подошла и обняла,
And he cried to her, "Savitri, a pang И он крикнул ей: "Савитри, боль
Cleaves through my head and breast as if the axe Через мою голову и грудь рвется, словно острый топор
Were piercing it and not the living branch. Пронзил их, а не ветку живую.
Such agony rends me as the tree must feel Так агония меня раздирает, как ее должно дерево чувствовать,
When it is sundered and must lose its life. Когда оно срублено и должно потерять свою жизнь.
Awhile let me lay my head upon thy lap Дай мне положить свою голову тебе на колени
And guard me with thy hands from evil fate: И охраняй меня твоими ладонями от злой судьбы:
Perhaps because thou touchest, death may pass." Может, ибо касаешься ты, смерть пройдет мимо".
Then Savitri sat under branches wide, Тогда Савитри села под широкие ветви,
Cool, green against the sun, not the hurt tree Холодные, зелень на солнце, не под поврежденное дерево,
Which his keen axe had cloven,- that she shunned; То, которое его топор острый ранил, она избегала;
But leaned beneath a fortunate kingly trunk Она склонилась под счастливым королевским стволом
She guarded him in her bosom and strove to soothe И охраняла его на своей груди и старалась утешить
His anguished brow and body with her hands. Его страдающий лик и тело своими руками.
All grief and fear were dead within her now Все горе и страх сейчас умерли в ней
And a great calm had fallen. The wish to lessen И великий покой опустился. Желание уменьшить
His suffering, the impulse that opposes pain Его страдание, импульс, что противостоит боли,
Were the one mortal feeling left. It passed: Был единственным смертным чувством оставшимся. Оно прошло:
Griefless and strong she waited like the gods. Безгорестная и сильная, она ждала, подобно богам.
But now his sweet familiar hue was changed Но сейчас его сладкий, знакомый оттенок сменился
Into a tarnished greyness and his eyes На тусклую серость, глаза
Dimmed over, forsaken of the clear light she loved. Потускнели, оставленные чистым светом, ею любимым.
Only the dull and physical mind was left, Только тупой физический разум остался,
Vacant of the bright spirit's luminous gaze. Ясного взгляда светлого духа лишенный.
But once before it faded wholly back, Но перед тем, как угаснуть совсем,
He cried out in a clinging last despair, Он выкрикнул в последнем отчаянии:
"Savitri, Savitri, O Savitri, "Савитри, Савитри, о Савитри,
Lean down, my soul, and kiss me while I die." Наклонись вниз, моя душа, и поцелуй, пока я не умер".
And even as her pallid lips pressed his, И пока ее побелевшие губы прижимались к его,
His failed, losing last sweetness of response; Его ослабли, теряя последнюю сладость ответа:
His cheek pressed down her golden arm. She sought Его щека надавила ее золотую ладонь. Она искала
His mouth still with her living mouth, as if Еще его рот своим живым ртом, словно
She could persuade his soul back with her kiss; Она могла убедить его душу вернуться своим поцелуем:
Then grew aware they were no more alone. Затем пришло осознание, что они не были больше одни.
Something had come there conscious, vast and dire. Сюда пришло что-то сознательное, обширное, страшное.
Near her she felt a silent shade immense Близко к себе она ощутила безмолвную огромную тень,
Chilling the noon with darkness for its back. За собою полдень тьмой холодящую.
An awful hush had fallen upon the place: Жуткая тишина на то место спустилась:
There was no cry of birds, no voice of beasts. Смолкли крики птиц и зверей голоса.
A terror and an anguish filled the world, Страдание и ужас заполнили мир,
As if annihilation's mystery Словно мистерия уничтожения
Had taken a sensible form. A cosmic mind Приняла ощутимую форму. Космический разум
Looked out on all from formidable eyes На все из грозных выглядывал глаз;
Contemning all with its unbearable gaze Невыносимым взором все пр...
Продолжение на следующей странцие...
