ome boundary's intangible bar, За неосязаемый барьер какой-то границы;
The silent god grew mighty and remote Могучим и отдаленным стал бог молчаливый
In other spaces, and the soul she loved В пространствах иных, и душа, ею любимая,
Lost its consenting nearness to her life. Свою соглашающуюся близость к ее жизни утратила.
Into a deep and unfamiliar air В глубокий и неведомый воздух,
Enormous, windless, without stir or sound Огромный, безветренный, без движения, звука,
They seemed to enlarge away, drawn by some wide Они, казалось, уходят, притянутые какой-то обширной
Pale distance, from the warm control of earth Бледнеющей далью, из под теплого контроля земли,
And her grown far: now, now they would escape. От нее отдалялась: сейчас, сейчас они вырвутся.
Then flaming from her body's nest alarmed Тогда, пламенея, из гнезда ее тела, встревоженный,
Her violent spirit soared at Satyavan. За Сатьяваном ее неистовый дух воспарил.
Out mid the plunge of heaven-surrounded rocks Как среди склонов небом скал окруженных
So in a terror and a wrath divine В страхе и божественной ярости
From her eyrie streams against the ascending death, Из гнезда своего против смерти карабкающейся,
Indignant at its crouching point of steel, Негодуя на ее пресмыкающееся преимущество стали,
A fierce she-eagle threatened in her brood, Грозящее ее выводку, орлица свирепая,
Borne on a rush of puissance and a cry, Срывается в натиске мощи и крика,
Outwinging like a mass of golden fire. Обрушиваясь как масса золотого огня.
So on a spirit's flaming outrush borne Так, в пылающем натиске духа
She crossed the borders of dividing sense; Она пересекла границы разделявшего чувства;
Like pale discarded sheaths dropped dully down Словно отброшенные бледные ножны, опустившись вниз вяло
Her mortal members fell back from her soul. Ее смертные члены упали назад из души.
A moment of a secret body's sleep, Момент сна тайного тела,
Her trance knew not of sun or earth or world; Ее транс не знал ни о солнце, ни о земле, ни о мире;
Thought, time and death were absent from her grasp: Мысль, время и смерть исчезли из ее понимания:
She knew not self, forgotten was Savitri. Она не знала себя, была забыта Савитри.
All was the violent ocean of a will Все было бурным океаном желания,
Where lived captive to an immense caress, Где в необъятной ласке жил пленник,
Possessed in a supreme identity, Владеемый в высшей тождественности,
Her aim, joy, origin, Satyavan alone. Ее цель, ее радость, источник, единственный, ее Сатьяван.
Her sovereign prisoned in her being's core, Ее суверен, заточенный в сердцевину ее существа,
He beat there like a rhythmic heart,- herself Он стучал там, как ритмичное сердце,- она сама
But different still, one loved, enveloped, clasped, Но все же иной, любимый, окутанный, обнятый,
A treasure saved from the collapse of space. Сокровище, от коллапса пространства спасенное.
Around him nameless, infinite she surged, Вокруг него, безымянная, бесконечная, она нарастала,
Her spirit fulfilled in his spirit, rich with all Time, Ее дух, осуществленный в его духе, богатый всем Временем,
As if Love's deathless moment had been found, Словно Любви бессмертный момент был обнаружен,
A pearl within eternity's white shell. Жемчужина внутри белой раковины вечности.
Then out of the engulfing sea of trance Затем из поглощающего моря транса
Her mind rose drenched to light streaming with hues Ее пропитавшийся разум поднялся, струясь оттенками, в свет
Of vision and, awake once more to Time, Видения и, пробужденный снова ко Времени,
Returned to shape the lineaments of things Вернул в форму очертания вещей
And live in borders of the seen and known. И жизнь - в границы знакомые и зримые.
Onward the three still moved in her soul-scene. Трое все еще двигались дальше в ее сцене-душе.
As if pacing through fragments of a dream, Словно сквозь фрагменты грезы шагая,
She seemed to travel on, a visioned shape Она, казалось, путешествовала, зримая форма,
Imagining other musers like herself, Выдуманная другими мечтателями, подобными ей,
By them imagined in their lonely sleep. Или приснившаяся в их сне одиноком.
Ungrasped, unreal, yet familiar, old, Неуловимые, нереальные, однако близко знакомые, старые,
Like clefts of unsubstantial memory, Как ущелья невещественной памяти,
Scenes often traversed, never lived in, fled Сцены, пересекаемые часто, но не жили где никогда, плыли
Past her unheeding to forgotten goals. Мимо нее безразлично к целям забытым.
In voiceless regions they were travellers В безгласных регионах они были путниками
Alone in a new world where souls were not, Единственными в новом мире, где не души не было,
But only living moods: a strange hushed weird Лишь настроения живые: безмолвная, сверхъестественная, странная
Country was round them, strange far skies above, Страна была вокруг них, далекие небеса странные свыше,
A doubting space where dreaming objects lived Неясные просторы, где грезящие объекты держали
Within themselves their one unchanged idea. Одну свою неизменную идею в себе.
Weird were the grasses, weird the treeless plains; Непонятные травы, непонятные без деревьев равнины,
Weird ran the road which like fear hastening Непонятная бежала дорога, которая, как страх, спешащий к тому,
Towards that of which it has most terror, passed От чего наибольший ужас исходит, пролегала
Phantasmal between pillared conscious rocks Призрачно меж колоннами сознающих камней,
Sombre and high, gates brooding, whose stone thoughts Угрюмыми и высокими, размышляющими воротами, чьи каменные мысли
Lost their huge sense beyond in giant night. Теряли свой огромный смысл по ту сторону, в ночи гигантской.
Enigma of the Inconscient's sculptural sleep, Загадка скульптурного сна Несознания,
Symbols of the approach to darkness old К древней тьме приближения символы
And monuments of her titanic reign, И монументы ее титанического царства,
Opening to depths like dumb appalling jaws Проход в глубины, как немые, ужасные челюсти,
That wait a traveller down a haunted path Что ждут путника, идущего вниз по тропинке протоптанной,
Attracted to a mystery that slays, В мистерию, что убивает, притянутого,
They watched across her road, cruel and still; За ее дорогой они наблюдали, безжалостные, тихие;
Sentinels they stood of dumb Necessity, Часовые немой Неизбежности,
Mute heads of vigilant and sullen gloom, Молчаливые головы бдительного и угрюмого мрака,
Carved muzzle of a dim enormous world. Высеченная морда смутного, громадного мира.
Then, to that chill sere heavy line arrived Затем этой холодной, тяжелой, иссушающей линии достигли,
Where his feet touched the shadowy marches' brink, Где его ноги коснулись тенистого края границы,
Turning arrested luminous Satyavan Повернувшись, светлый Сатьяван арестованный
Looked back with his wonderful eyes at Savitri. Глядел на Савитри глазами прекрасными.
But Death pealed forth his vast abysmal cry: Но раздался широкий и бездонный крик Смерти:
"O mortal, turn back to thy transient kind; "О смертный, возвращайся назад к своему скоротечному роду;
Aspire not to accompany Death to his home, Не стремись проводить Смерть к ее дому,
As if thy breath could live where Time must die. Коль твое дыхание не может жить там, где должно умереть Время.
Think not thy mind-born passion strength from heaven Не думай своей рожденной умом страстной силой от неба
To uplift thy spirit from its earthly base Поднять свой дух из его земного фундамента
And, breaking out from the material cage, И, вырвавшись из клетки материи,
To upbuoy thy feet of dream in groundless Nought Поставить на беспочвенное Ничто свои ноги грезы
And bear thee through the pathless infinite. И себя сквозь бездорожную пронести бесконечность.
Only in human limits man lives safe. Только в человеческих границах человек может жить невредимо.
Trust not in the unreal Lords of Time, Не полагайся на нереальных Господ Времени,
Immortal deeming this image of thyself Бессмертным полагая это образ себя,
Which they have built on a Dream's floating ground. Который они построили на зыбких песках грез.
Let not the dreadful goddess move thy soul Не позволяй ужасной богине принуждать твою душу
To enlarge thy vehement trespass into worlds Распространять твое неистовое вторжение в миры,
Where it shall perish like a helpless thought. Где она, как беспомощная мысль, погибнет.
Know the cold term-stones of thy hopes in life. Узнай каменные, холодные пределы надежд своих в жизни,
Armed vainly with the Ideal's borrowed might, Тщетно вооруженная мощью Идеала заимствованной,
Dare not to outstep man's bound and measured force: Не пытайся превзойти человека границу и силу отмеренную:
Ignorant and stumbling, in brief boundaries pent, Невежественный, спотыкающийся, запертый в кратких границах
He crowns himself the world's mock suzerain, Человек пародийным сюзереном мира венчает себя,
Tormenting Nature with the works of Mind. Терзая Природу работами Разума.
O sleeper, dreaming of divinity, О спящий, о божественности снов насмотревшийся,
Wake trembling mid the indifferent silences Проснись, трепеща среди равнодушных безмолвий,
In which thy few weak chords of being die. В которых твоего существа слабые аккорды стихают.
Impermanent creatures, sorrowful foam of Time, Создания непрочные, пена печальная Времени,
Your transient loves bind not the eternal gods." Ваша скоротечная любовь не свяжет вечных богов".
The dread voice ebbed in the consenting hush Ужасный голос замолк в тишине воцарившейся,
Which seemed to close upon it, wide, intense, Которая за ним, казалось, захлопнулась, широкая, интенсивная,
A wordless sanction from the jaws of Night. Бессловесная санкция из челюстей Ночи.
The Woman answered not. Her high nude soul, Не ответила Женщина. Ее высокая душа обнаженная,
Stripped of the girdle of mortality, Смертности пояс сорвавшая,
Against fixed destiny and the grooves of law Против колеи закона и неизменной судьбы
Stood up in its sheer will a primal force. Поставила в своей абсолютной воле первозданную силу.
Still like a statue on its pedestal, Неподвижная, как статуя на своем пьедестале,
Lone in the silence and to vastness bared, Одна в молчании и открытая ширям
Against midnight's dumb abysses piled in front Напротив немых пучин полночи, впереди громоздящихся,
A columned shaft of fire and light she rose. Колонной огня и света она поднималась.
End of Canto One Конец первой песни
Canto II Песнь вторая
THE JOURNEY IN ETERNAL NIGHT Путешествие в вечной Ночи
AND THE VOICE OF THE DARKNESS И голос Тьмы
Awhile on the chill dreadful edge of Night Какое-то время на холодном краю Ночи ужасном
All stood as if a world were doomed to die Все стояли, словно мир обречен был на смерть,
And waited on the eternal silence' brink. И ждали на безмолвной вечной границе.
Heaven leaned towards them like a cloudy brow Небеса склонялись к ним, как облачный лоб
Of menace through the dim and voiceless hush. Угрозы, через смутную и безгласную тишь.
As thoughts stand mute on a despairing verge Словно мысли немо стояли на грани отчаяния,
Where the last depths plunge into nothingness Где глубины последние ныряют в ничто
And the last dreams must end, they paused; in their front И последние грезы должны кончиться, они медлили; впереди
Were glooms like shadowy wings, behind them, pale, Был мрак, подобный тенистым крыльям, позади - бледный,
The lifeless evening was a dead man's gaze. Безжизненный вечер, словно взгляд мертвеца.
Hungry beyond, the night desired her soul. По ту сторону - голодная ночь ее душу желала.
But still in its lone niche of templed strength Но спокойный в своей одинокой нише силы, что жила в храме,
Motionless, her flame-bright spirit, mute, erect, Неподвижный, ее огненно яркий дух, безмолвный и выпрямившийся,
Burned like a torch-fire from a windowed room Горел как пламя факела из окон комнаты
Pointing against the darkness' sombre breast. Напротив мрачной груди темноты.
The Woman first affr...
Продолжение на следующей странцие...
