ntaneous utterance of the heights Великое спонтанное произношение высот
On Titan wings of rhythmic grandeur borne На титанических крыльях ритмичного величия несомое,
Poured from some deep spiritual heart of sound, Из какого-то глубокого духовного сердца звука изливало
Strains trembling with the secrets of the gods. Напряжения, трепещущие тайной богов.
A spirit wandered happily in the wind, Дух счастливо в ветре скитался,
A spirit brooded in the leaf and stone; Дух размышлял в листьях и в камне;
The voices of thought-conscious instruments Голоса мыслящих инструментов сознательных
Along a living verge of silence strayed, По краю тишины блуждали живому,
And from some deep, a wordless tongue of things И из какого-то глубокого языка вещей бессловесного
Unfathomed, inexpressible, chantings rose Неизмеримые, невыразимые гимны взлетали,
Translating into a voice the Unknown. Переводя на звуки Неведомое.
A climber on the invisible stair of sound, Альпинист на незримой лестнице звуков,
Music not with these few and striving steps Музыка стремилась не по тем немногим ступенькам старающимся,
Aspired that wander upon transient strings, Что в скоротечных струнах блуждают,
But changed its ever new uncounted notes Но изменяла свои вечно новые неисчислимые ноты
In a passion of unforeseeing discovery, В непредвиденного открытия страсть
And kept its old unforgotten ecstasies И свои прежние незабытые экстазы хранила
A growing treasure in the mystic heart. Растущим сокровищем в мистическом сердце.
A consciousness that yearned through every cry Сознание, что стремилось сквозь каждый крик
Of unexplored attraction and desire, Неисследованного желания и притягательности,
It found and searched again the unsatisfied deeps Находило и снова неудовлетворенные глубины искало,
Hunting as if in some deep secret heart Словно в неком глубоком тайном сердце охотясь,
To find some lost or missed felicity. Чтобы некое утерянное или упущенное блаженство найти.
In those far-lapsing symphonies she could hear, В тех далеко летящих симфониях она могла слышать,
Breaking through enchantments of the ravished sense, Прорываясь сквозь колдовства восхищенного чувства,
The lyric voyage of a divine soul Божественной души лирический вояж,
Mid spume and laughter tempting with its prow Среди пены и смеха ее челн манящий
The charm of innocent Circean isles, Очарованием островов невинной Цирцеи,
Adventures without danger beautiful Приключениями прекрасными и безопасными
In lands where siren Wonder sings its lures В странах, где Чудо-сирена свои соблазны поет
From rhythmic rocks in ever-foaming seas. С ритмичных утесов в вечно вспененных морях.
In the harmony of an original sight В гармонии первозданного зрения
Delivered from our limiting ray of thought, От нашего ограничивающего луча мысли избавленная
And the reluctance of our blinded hearts И от нежелания наших ослепленных сердец
To embrace the Godhead in whatever guise, Обнять Божество в каком бы то ни было облике,
She saw all Nature marvellous without fault. Она безошибочно и ясно видела всю Природу чудесную.
Invaded by beauty's universal revel Наполненные всеобщим пиром прекрасного
Her being's fibre reached out vibrating Фибры ее существа тянулись дрожа
And claimed deep union with its outer selves, И требовали глубокого объединения со своими внешними самостями,
And on the heart's chords made pure to seize all tones И из струн сердца, сделанных чистыми, чтоб уловить все тона,
Heaven's subtleties of touch unwearying forced Тонкие прикасания Неба извлекали без устали
More vivid raptures than earth's life can bear. Более живые восторги, чем вынести жизнь земли может.
What would be suffering here, was fiery bliss. Что на земле было б страданием, здесь блаженством феерическим было.
All here but passionate hint and mystic shade Все что здесь есть лишь страстный намек и оттенок мистический,
Divined by the inner prophet who perceives Внутренним пророком предсказанный, что постигает
The spirit of delight in sensuous things, В чувственных вещах дух восторга,
Turned to more sweetness than can now be dreamed. Превратилось в большую сладость, чем сейчас быть может пригрежена.
The mighty signs of which earth fears the stress, Могучие символы, стресса которых боится земля,
Trembling because she cannot understand, Трепеща, ибо она не может понять
And must keep obscure in forms strange and sublime, И должна их хранить тусклыми в величественных и странных формах,
Were here the first lexicon of an infinite mind Были здесь основным лексиконом бесконечного разума,
Translating the language of eternal bliss. Переводящим вечного блаженства язык.
Here rapture was a common incident; Здесь восторг был делом обычным;
The lovelinesses of whose captured thrill Очарования, плененный трепет которых,
Our human pleasure is a fallen thread, Наше человеческое удовольствие, есть нитка оброненная,
Lay, symbol shapes, a careless ornament, Лежат, символичные формы, беззаботный орнамент,
Sewn on the rich brocade of Godhead's dress. На богатой парче платья Бога вышитый.
Things fashioned were the imaged homes where mind Все, что несло форму, было домами пригреженными,
Arrived to fathom a deep physical joy; Куда проникал разум, чтобы глубокую физическую радость измерить;
The heart was a torch lit from infinity, Сердце было факелом, засвеченным от бесконечности,
The limbs were trembling densities of soul. Члены были дрожащей густотою души.
These were the first domains, the outer courts То были предместья, владения первые,
Immense but least in range and least in price, Необъятные, но наименьшие и наименее ценные,
The slightest ecstasies of the undying gods. Самые слабые экстазы бессмертных богов.
Higher her swing of vision swept and knew, Выше ее видение плыло и знало,
Admitted through large sapphire opening gates Допущенное сквозь большие сапфирные ворота открытые
Into the wideness of a light beyond, По ту сторону в широту света,
These were but sumptuous decorated doors Это были лишь роскошные декоративные двери
To worlds nobler, more felicitously fair. В миры более благородные, более счастливо прекрасные.
Endless aspired the climbing of those heavens; Нескончаемый стремился подъем тех небес;
Realm upon realm received her soaring view. Царство за царством воспринимал ее взор воспаряющий.
Then on what seemed one crown of the ascent Затем на том, что казалось восхождения венцом,
Where finite and the infinite are one, Где конечное и бесконечное были едины,
Immune she beheld the strong immortals' seats Освобожденная, она увидела места могучих бессмертных,
Who live for a celestial joy and rule, Что живут для небесной радости и правят
The middle regions of the unfading Ray. Немеркнущего Луча регионами средними.
Great forms of deities sat in deathless tiers, Великие фигуры божеств сидели в бессмертных рядах,
Eyes of an unborn gaze towards her leaned Нерожденный взор к ней склоняли
Through a transparency of crystal fire. Сквозь прозрачность хрустального пламени.
In the beauty of bodies wrought from rapture's lines, В красоте тел, линиями восторга написанных,
Shapes of entrancing sweetness spilling bliss, Образы источающей блаженство чарующей сладости,
Feet glimmering upon the sunstone courts of mind, Ноги, блестящие на солнечнокаменных площадях разума,
Heaven's cupbearers bore round the Eternal's wine. Виночерпии Неба разносили кругом вино Вечного;
A tangle of bright bodies, of moved souls Путаница светлых тел, движимых душ,
Tracing the close and intertwined delight, Чертящих близкий и сплетенный восторг,
The harmonious tread of lives for ever joined Гармоничная поступь живых, соединенных навеки
In the passionate oneness of a mystic joy В страстном единстве мистической радости,
As if sunbeams made living and divine, Словно лучи солнца, живыми и божественными сделанные,
The golden-bosomed Apsara goddesses, Золотогрудые богини Апсары
In groves flooded from an argent disk of bliss В рощах, залитых серебряном диском блаженства,
That floated through a luminous sapphire dream, Что плывет сквозь светлую сапфирную грезу,
In a cloud of raiment lit with golden limbs В освещенных золотыми членами облаках одеяний,
And gleaming footfalls treading faery swards, И мерцающие шаги, по феерическим травам ступающие,
Virgin motions of bacchant innocences Девственные движения вакхических невинностей,
Who know their riot for a dance of God, Которые свой разгул принимают за танец Бога,
Whirled linked in moonlit revels of the heart. Кружились, соединенные на пиршествах сердца, залитых луною.
Impeccable artists of unerring forms, Непогрешимые художники форм безупречных,
Magician builders of sound and rhythmic words, Магические строители звука и ритмических слов,
Wind-haired Gandharvas chanted to the ear Ветроволосые Гандхарвы пели
The odes that shape the universal thought, Оды, что формируют вселенскую мысль,
The lines that tear the veil from Deity's face, Строки, что срывают вуаль с лица Божества,
The rhythms that bring the sounds of wisdom's sea. Ритмы, что несут моря мудрости звуки.
Immortal figures and illumined brows, Фигуры бессмертные и светлые лики,
Our great forefathers in those splendours moved; Наши великие предки в тех великолепиях двигались;
Termless in power and satisfied of light, Безграничные в силе и светом исполненные,
They enjoyed the sense of all for which we strive. Они наслаждались чувством всего, ради чего мы стараемся.
High seers, moved poets saw the eternal thoughts Провидцы высокие, поэты возвышенные17 видели вечные мысли,
That, travellers from on high, arrive to us Что, с высот путешественники, к нам прибывают,
Deformed by our search, tricked by costuming mind, Деформированные нашими поисками, искаженные одевающим разумом,
Like gods disfigured by the pangs of birth, Как боги, обезображенные острой болью рождения,
Seized the great words which now are frail sounds caught Великие слова ловили, что здесь - лишь слабые звуки,
By difficult rapture on a mortal tongue. Схваченные смертного языка трудным восторгом.
The strong who stumble and sin were calm proud gods. Силы, что спотыкаются, и грешат, были богами, спокойными, гордыми.
There lightning-filled with glory and with flame, Там, как молния, полыхая славой и пламенем,
Melting in waves of sympathy and sight, Плавясь в волнах симпатии и видения,
Smitten like a lyre that throbs to others' bliss, Ударенная как лира, что пульсирует для блаженства других,
Drawn by the cords of ecstasies unknown, Влекомая канатами экстазов неведомых,
Her human nature faint with heaven's delight, Ее человеческая природа была в обмороке от восторга небес;
She beheld the clasp to earth denied and bore Она замечала объятия, земле недозволенные, и ощущала
The imperishable eyes of veilless love. Вечные глаза свободной от вуали любви,
More climbed above, level to level reached, Поднималась все выше, достигала за уровнем уровень,
Beyond what tongue can utter or mind dream: За пределы того, что произнести может язык и разум пригрезить:
Worlds of an infinite reach crowned Nature's stir. Бесконечного размаха миры венчали суматоху Природы.
There was a greater tranquil sweetness there, Там была более великая спокойная сладость,
A subtler and profounder ether's field Поле более тонкого эфира глубокого
And mightier scheme than heavenliest sense can give. И схема более могучая, чем может дать самый небеснейший смысл.
There breath carried a stream of seeing mind, Там дыхание несло поток разума видящего,
Form was a tenuous raiment of the soul: Форма была тончайшей одеждой души:
Colour was a visible tone of ecstasy; Цвет был видимым тоном экстаза;
Shapes seen half immaterial by the gaze Фигуры, полуматериально зрением видимые,
And yet voluptuously palpable Но при том осязаемые сладостно,
Made sensible to touch the indwelling spirit. Делали ощутимым касание внутри живущего духа.
The high perfected sense illumined lived Высоко совершенное чувство озаренное жило,
A happy vassal of the inner ...
Продолжение на следующей странцие...
