, что когда-то живой Сатьяван
Desired in his heart for Savitri. Желал в сердце своем для Савитри.
Bright noons I give thee and unwounded dawns, Светлые полдни даю я тебе и рассветы спокойные,
Daughters of thy own shape in heart and mind, Дочерей, подобных тебе сердцем и разумом,
Fair hero sons and sweetness undisturbed Сыновей, светлых героев, и спокойную сладость
Of union with thy husband dear and true. Единства с дорогим, верным мужем.
And thou shalt harvest in thy joyful house И ты соберешь в свой радостный дом,
Felicity of thy surrounded eves. Счастье вечеров, тебя обступивших.
Love shall bind by thee many gathered hearts. Любовь свяжет тобою много сердец.
The opposite sweetness in thy days shall meet Сладость ты в своих днях повстречаешь
Of tender service to thy life's desired Нежной службы, что твоей жизни желанна,
And loving empire over all thy loved, И любящего царствования над всеми, кто тебе дорог.
Two poles of bliss made one, O Savitri. Два полюса блаженства, ставших одним, о Савитри.
Return, O child, to thy forsaken earth." Вернись, о дитя, на землю, тобою покинутую".
But Savitri replied, "Thy gifts resist. Но Савитри ответила: "Твои дары отвергаю.
Earth cannot flower if lonely I return." Земля не может цвести, если одна я вернусь".
Then Death sent forth once more his angry cry, Тогда Смерть шлет вперед свой рассерженный крик,
As chides a lion his escaping prey: Как бранит лев свою ускользающую жертву:
"What knowst thou of earth's rich and changing life "Что знаешь ты о земном богатстве и жизни меняющейся,
Who thinkst that one man dead all joy must cease? Полагая, что раз один мертв, то вся радость исчезнет?
Hope not to be unhappy till the end: Нет надежды несчастливым быть, пока не конец:
For grief dies soon in the tired human heart; Ибо скоро умирает горе в усталом человеческом сердце,
Soon other guests the empty chambers fill. Скоро гости другие наполняют пустые покои.
A transient painting on a holiday's floor Скоротечной росписью на полу праздника.
Traced for a moment's beauty love was made. Нарисованной для мига красоты, любовь была сделана.
Or if a voyager on the eternal trail, Или, путник на вечном пути,
Its objects fluent change in its embrace Ее объекты в ее объятиях постоянно меняются,
Like waves to a swimmer upon infinite seas." Как для пловца волны бесконечных морей".
But Savitri replied to the vague god, Но Савитри ответила неясному Богу:
"Give me back Satyavan, my only lord. "Мне обратно отдай Сатьявана, моего Господина единственного.
Thy thoughts are vacant to my soul that feels Моей душе твои мысли пусты, она ощущает
The deep eternal truth in transient things." Глубокую, вечную истину в существах скоротечных".
Death answered her, "Return and try thy soul! Смерть: "Вернись и испытай свою душу!
Soon shalt thou find appeased that other men Скоро найдешь, как и все успокоенная,
On lavish earth have beauty, strength and truth, На щедрой земле красоту, силу и истину,
And when thou hast half forgotten, one of these А когда ты наполовину забудешь, один из людей
Shall wind himself around thy heart that needs Обовьется вокруг твоего сердца, что нуждается
Some human answering heart against thy breast; В каком-нибудь человеческом, отвечающем сердце на груди у тебя,
For who, being mortal, can dwell glad alone? Ибо кто, существо смертное, может жить довольно один?
Then Satyavan shall glide into the past, Затем в прошлое ускользнет Сатьяван,
A gentle memory pushed away from thee Уйдет от тебя тихая память
By new love and thy children's tender hands, Из-за новой любви и твоих детей мягких рук,
Till thou shalt wonder if thou lov'dst at all. Пока не удивишься, любила ль вообще ты?
Such is the life earth's travail has conceived, Такова жизнь, земли тяжкий задуманный труд,
A constant stream that never is the same." Постоянный поток, что не бывает никогда прежним".
But Savitri replied to mighty Death: Но Савитри ответила Смерти могучей:
"O dark ironic critic of God's work, "О темный, ироничный труда Бога критик,
Thou mockst the mind and body's faltering search Ты дразнишь ум и тела спотыкающиеся поиски
For what the heart holds in a prophet hour Того, что сердце вмещает в пророческий час
And the immortal spirit shall make its own. И бессмертный дух делает собственным.
Mine is a heart that worshipped, though forsaken, Мое есть сердце, что поклоняется, хотя и покинутое,
The image of the god its love adored; Образу им любимого бога;
I have burned in flame to travel in his steps. Я сгорела в огне, чтобы шагам его следовать.
Are we not they who bore vast solitude Разве мы - не те, кто уединенность широкую носит,
Seated upon the hills alone with God? Наедине с Богом на горах сидящую?
Why dost thou vainly strive with me, O Death, Почему ты со мной тщетно борешься, Смерть,
A mind delivered from all twilight thoughts, Разум, избавленный от всех мыслей неясных,
To whom the secrets of the gods are plain? Которому ясны секреты богов?
For now at last I know beyond all doubt, Ибо сейчас, наконец, я знаю вне всяких сомнений,
The great stars burn with my unceasing fire Что великие звезды горят моим непрестанным огнем
And life and death are both its fuel made. И что жизнь и смерть, обе, его топливом сделаны.
Life only was my blind attempt to love: Жизнь была лишь моею слепою попыткой любить:
Earth saw my struggle, heaven my victory; Земля мою борьбу видела, небо - победу;
All shall be seized, transcended; there shall kiss Все будет достигнуто, превзойдено, там поцелуются,
Casting their veils before the marriage fire Сбрасывая свои покрова перед свадебным пламенем,
The eternal bridegroom and eternal bride. Вечные жених и невеста.
The heavens accept our broken flights at last. Небеса, наконец, примут наши полеты прерывистые.
On our life's prow that breaks the waves of Time На носу судна жизни, что волны Времени режет,
No signal light of hope has gleamed in vain." Нет сигнальных огней надежды, что горели б напрасно".
She spoke; the boundless members of the god Она говорила; бога безграничные члены,
As if by secret ecstasy assailed, Словно охваченные тайным экстазом,
Shuddered in silence as obscurely stir Дрожали в безмолвии, как движение неясное
Ocean's dim fields delivered to the moon. Туманных равнин океана, уступавших луне.
Then lifted up as by a sudden wind Затем, словно поднятые ветром внезапным,
Around her in that vague and glimmering world Вокруг нее в том смутном мерцающем мире
The twilight trembled like a bursting veil. Затрепетали, как вуаль рвущаяся, сумерки.
Thus with armed speech the great opponents strove. Так, вооруженные речами великие противники бились.
Around those spirits in the glittering mist Вокруг этих духов в тумане искрящемся,
A deepening half-light fled with pearly wings Углубляющийся полусвет скользил на крыльях жемчужных,
As if to reach some far ideal Morn. Словно чтобы достичь какого-то далекого идеального Утра.
Outlined her thoughts flew through the gleaming haze Ее мысли очерченные летели сквозь дымку мерцавшую,
Mingling bright-pinioned with its lights and veils Смешиваясь, яркооперенные, с ее вуалями и лучами,
And all her words like dazzling jewels were caught И все ее слова, как сверкающие драгоценные камни, были захвачены
Into the glow of a mysterious world, Пылом мистичного мира
Or tricked in the rainbow shifting of its hues Или украшали в радужном переливе оттенков,
Like echoes swam fainting into far sound. Словно плывущее эхо, в звуке далеком слабеющее.
All utterance, all mood must there become Все произнесенное, настроение любое там должно стать
An unenduring tissue sewn by mind Недолговечной тканью, сотканной разумом,
To make a gossamer robe of beautiful change. Чтобы сшить тончайшее платье перемены прекрасной.
Intent upon her silent will she walked Она шла, в своей молчаливой воле решительная,
On the dim grass of vague unreal plains, По туманной траве смутных нереальных полей,
A floating veil of visions in her front, Впереди нее - вуаль видений плывущая,
A trailing robe of dreams behind her feet. Под ногами ее - стелящееся одеяние грез.
But now her spirit's flame of conscient force Но сейчас ее духа огонь сознательной силы,
Retiring from a sweetness without fruit Из сладости удаляясь бесплодной,
Called back her thoughts from speech to sit within Звал ее мысли из речи назад сесть внутри,
In a deep room in meditation's house. В глубокую комнату медитации дома.
For only there could dwell the soul's firm truth: Ибо лишь там могла жить души прочная истина:
Imperishable, a tongue of sacrifice, Непреходящий, язык жертвоприношения,
It flamed unquenched upon the central hearth Он горел, негасимый, в центральном камине,
Where burns for the high houselord and his mate Где пылает для высокого хозяина дома и супруги его
The homestead's sentinel and witness fire Охраняющий и свидетельствующий пламень усадьбы,
From which the altars of the gods are lit. От которого засвечены богов алтари.
All still compelled went gliding on unchanged, Все еще принужденные, шли дальше, скользя, неизменные,
Still was the order of these worlds reversed: Но порядок миров тех был изменен:
The mortal led, the god and spirit obeyed Смертный вел, бог и дух слушались,
And she behind was leader of their march Она, позади, была их марша лидером,
And they in front were followers of her will. И они, впереди, за ее волей следовали.
Onward they journeyed through the drifting ways Вперед они путешествовали по дорогам дрейфующим,
Vaguely companioned by the glimmering mists. Смутно сопровождаемые мерцающими туманами;
But faster now all fled as if perturbed Но все скользило быстрее сейчас, словно встревоженное,
Escaping from the clearness of her soul. От чистоты ее души убегая.
A heaven-bird upon jewelled wings of wind Небесная птица на драгоценных крыльях ветра
Borne like a coloured and embosomed fire, Горела, как окруженный красочный пламень,
By spirits carried in a pearl-hued cave, Влекомая духами в жемчужной пещере,
On through the enchanted dimness moved her soul. Сквозь очарованную туманность ее душа двигалась дальше.
Death walked in front of her and Satyavan, Смерть впереди и Сатьяван,
In the dark front of Death, a failing star. В темноте перед Смертью, звезда чуть светящаяся.
Above was the unseen balance of his fate. Свыше был незримый баланс его рока.
End of Canto Three Конец третьей песни
Canto IV Песнь четвертая
THE DREAM TWILIGHT OF THE EARTHLY REAL Грезы-Сумерки земной Реальности
There came a slope that slowly downward sank; Начался склон, что полого спускался;
It slipped towards a stumbling grey descent. Он скользил к оступающемуся серому скату.
The dim-heart marvel of the ideal was lost; Чудо идеала, с сердцем неясным, было утеряно;
Its crowding wonder of bright delicate dreams Толпящееся чудо светлых грез деликатных
And vague half-limned sublimities she had left: И неясные, наполовину написанные величия она оставила:
Thought fell towards lower levels; hard and tense Мысль упала на более низкие уровни; тяжело, напряженно
It passioned for some crude reality. Мысль стремилась к какой-то грубой реальности.
The twilight floated still but changed its hues Сумерки все еще плыли, но изменились оттенки
And heavily swathed a less delightful dream; И густо пеленали меньшую грезу восторженную,
It settled in tired masses on the air; Они в усталых массах воздуха раскинулись;
Its symbol colours tuned with duller reds Свои цвета символические они тускло красным наполнили
And almost seemed a lurid mist of day. И почти что казались багровой мглой дня.
A straining taut and dire besieged her heart; Стискивающее страшное напряжение осадило ей сердце;
Heavy her sense grew with a dangerous load, Тягостно чувства наливались грузом опасным,
And sadder, greater sounds were in her ears, И более великие и печальные звуки в ее ушах были,
And through stern breakings of the lambent glare И сквозь неумолимое разрушение блеска искрящегося
Her vision caught ...
Продолжение на следующей странцие...
