onted the Abyss И Женщина первая бросила вызов Пучине,
Daring to journey through the eternal Night. Дерзая путешествовать через вечную Ночь.
Armoured with light she advanced her foot to plunge Укрепленная светом, она дала своей ноге погрузиться
Into the dread and hueless vacancy; В ужасную бесцветную пустоту;
Immortal, unappalled, her spirit faced Бессмертный, неиспуганный дух ее встретил
The danger of the ruthless eyeless waste. Безжалостной непроницаемой пустыни опасность.
Against night's inky ground they stirred, moulding На чернильной почве ночи они шевелились, формируя
Mysterious motion on her human tread, Свое мистическое движение по ее человеческой поступи,
A swimming action and a drifting march Плывущее движение, дрейфующий марш,
Like figures moving before eyelids closed: Словно фигуры, скользящие под закрытыми веками:
All as in dreams went slipping, gliding on. Все, как в грезе, шли, плавно скользя, все дальше.
The rock-gate's heavy walls were left behind; Каменных ворот тяжелые створки были оставлены сзади;
As if through passages of receding time Словно через проходы отступавшего времени
Present and past into the Timeless lapsed; Нынешнее и прошлое в Безвременье падало;
Arrested upon dim adventure's brink, Арестованное на краю авантюры неясной
The future ended drowned in nothingness. Будущее, утопленное в небытие, кончилось.
Amid collapsing shapes they wound obscure; Среди разрушающихся форм они неясно кружились;
The fading vestibules of a tenebrous world Блекнущие преддверия мрачного мира
Received them, where they seemed to move and yet Их получили, где они, казалось, двигались, оставаясь
Be still, nowhere advancing yet to pass, Неподвижными, никуда не продвигаясь, но куда-то при том проходя,
A dumb procession a dim picture bounds, Немая процессия неясной картиной бежала,
Not conscious forms threading a real scene. Не сознательные форы, по сцене реальной идущие.
A mystery of terror's boundlessness, Мистерия безграничности ужаса,
Gathering its hungry strength the huge pitiless void Собирающая свою голодную силу огромная, безжалостная пустота
Surrounded slowly with its soundless depths, Окружила своими глубинами беззвучными медленно,
And monstrous, cavernous, a shapeless throat И чудовищная, пещеристая, бесформенная глотка
Devoured her into its shadowy strangling mass, Поглотила ее в свою тенистую душащую массу,
The fierce spiritual agony of a dream. Свирепая духовная агония грезы.
A curtain of impenetrable dread, Занавес непроницаемого страха,
The darkness hung around her cage of sense Тьма повисла вокруг ее клети чувства,
As, when the trees have turned to blotted shades Как когда деревья превращаются в тенистые пятна
And the last friendly glimmer fades away, И последний дружеский отблеск гаснет
Around a bullock in the forest tied Вокруг вола, что в лесу связан
By hunters closes in no empty night. Охотниками, скрытыми в ночи наполненной.
The thought that strives in the world was here unmade; Мысль, что в мире старалась, здесь была аннулирована;
Its effort it renounced to live and know, Свое усилие жить и знать мысль отвергла,
Convinced at last that it had never been; Убежденная, наконец, что ее никогда не было;
It perished, all its dream of action done: Мысль погибла, вся ее греза действия кончилась:
This clotted cypher was its dark result. Этот сгустившийся шифр своим темным был результатом.
In the smothering stress of this stupendous Nought В удушающем стрессе этого громадного Ничто
Mind could not think, breath could not breathe, the soul Разум думать не мог, дыхание - дышать, душа -
Could not remember or feel itself; it seemed Помнить или себя чувствовать; она казалась
A hollow gulf of sterile emptiness, Пустой бездной стерильной пустоты,
A zero oblivious of the sum it closed, Нулем, не помнящим суммы, им завершаемой,
An abnegation of the Maker's joy Отрицанием Создателя радости,
Saved by no wide repose, no depth of peace. Не спасенной ни широким покоем, ни глубиной мира.
On all that claims here to be Truth and God Все, что претендовало здесь быть Правдой и Богом,
And conscious self and the revealing Word Сознающим собою, обнаруживающим Словом,
And the creative rapture of the Mind Созидательной радостью Разума,
And Love and Knowledge and heart's delight, there fell Любовью, Знанием, восторгом сердца, здесь опускалось
The immense refusal of the eternal No. Необъятным отказом вечного Нет.
As disappears a golden lamp in gloom Как тает золотая лампа во мраке,
Borne into distance from the eyes' desire, Уносимая вдаль от желания глаз,
Into the shadows vanished Savitri. Так в тени исчезала Савитри.
There was no course, no path, no end or goal: Там не было направления, ни пути, ни конца или цели:
Visionless she moved amid insensible gulfs, Не видя, она среди пучин бесчувственных двигалась
Or drove through some great black unknowing waste, Или ступала через некую великую, черную, неведающую пустошь,
Or whirled in a dumb eddy of meeting winds Или кружилась в немом вихре встречных ветров,
Assembled by the titan hands of Chance. Собранных титаническими руками Случайности.
There was none with her in the dreadful Vast: Здесь, в ужасной Обширности, никого с нею не было:
She saw no more the vague tremendous god, Она не видела больше неясного ужасного бога,
Her eyes had lost their luminous Satyavan. Ее глаза потеряли Сатьявана их светлого.
Yet not for this her spirit failed, but held Но ее дух не слабел, а держал
More deeply than the bounded senses can Более глубоко, чем могут ограниченные чувства,
Which grasp externally and find to lose, Что хватают внешнее и находят, чтобы терять,
Its object loved. So when on earth they lived Свои объекты любви. Так, когда на земле они жили,
She had felt him straying through the glades, the glades Она ощущала его, блуждающего по полям, полям,
A scene in her, its clefts her being's vistas Что были сценою в ней, ее существа перспективами,
Opening their secrets to his search and joy, Раскрывавшими их секреты его поиску и его радости,
Because to jealous sweetness in her heart Ибо ревнивой сладости в ее сердце,
Whatever happy space his cherished feet Какое бы счастливое пространство его возлюбленные ноги
Preferred, must be at once her soul embracing Не предпочли, должно было тотчас ее душою,
His body, passioning dumbly to his tread. Бессловесно его поступь чувствующей, его тело обнято.
But now a silent gulf between them came Но сейчас молчаливая бездна между ними легла
And to abysmal loneliness she fell, И она в бездонное одиночество падала,
Even from herself cast out, from love remote. Даже из самой себя выброшенная, от любви отдаленная.
Long hours, since long it seems when sluggish time Долгие часы, что долгими стали с тех пор, как медленное время
Is measured by the throbs of the soul's pain, Измерялось пульсом боли души,
In an unreal darkness empty and drear В нереальной тьме, пустой и унылой,
She travelled treading on the corpse of life, Она путешествовала, по трупу жизни ступая,
Lost in a blindness of extinguished souls. Затерянная в слепоте угасших душ.
Solitary in the anguish of the void В муке пустоты одинокая,
She lived in spite of death, she conquered still; Она жила вопреки смерти, она все еще побеждала;
In vain her puissant being was oppressed: Тщетно ее могучее существо угнеталось:
Her heavy long monotony of pain Ее тяжелая, долгая монотонность страдания
Tardily of its fierce self-torture tired. Медленно от своего мучения себя уставала.
At first a faint inextinguishable gleam, Сперва слабый негаснущий проблеск,
Pale but immortal, flickered in the gloom Бледный, но бессмертный, во тьме замерцал,
As if a memory came to spirits dead, Словно память вернулась к духам умершим,
A memory that wished to live again, Память, что желала жить снова,
Dissolved from mind in Nature's natal sleep. Испарившаяся из разума во сне натальном Природы.
It wandered like a lost ray of the moon Этот проблеск блуждал, как луч луны потерявшийся,
Revealing to the night her soul of dread; Открывая ночи ее душу страха;
Serpentine in the gleam the darkness lolled, Змеевидная в проблеске тьма разлеглась,
Its black hoods jewelled with the mystic glow; Ее черные капюшоны, как в камнях драгоценных, украшены мистическим жаром;
Its dull sleek folds shrank back and coiled and slid, Ее тусклые, лоснящиеся складки скользили и вились, они отступали,
As though they felt all light a cruel pain Словно всякий свет ощущали мучительной болью
And suffered from the pale approach of hope. И от бледного приближения надежды страдали.
Night felt assailed her heavy sombre reign; Ночь ощущала нападение на свое тяжелое, мрачное царство;
The splendour of some bright eternity Великолепие некой светлой вечности
Threatened with this faint beam of wandering Truth Грозило своим слабым лучом блуждающией Истины
Her empire of the everlasting Nought. Ее империи длящегося вечно Ничто.
Implacable in her intolerant strength В своей нетерпимой силе неумолимая,
And confident that she alone was true, Уверенная, что лишь она одна может быть правильна,
She strove to stifle the frail dangerous ray; Она старалась опасный хрупкий луч задушить;
Aware of an all-negating immensity Сознавая всеотрицающую необъятность,
She reared her giant head of Nothingness, Она подняла свою гигантскую голову Ничто,
Her mouth of darkness swallowing all that is; Ее пасть тьмы, глотающую все, что есть;
She saw in herself the tenebrous Absolute. Она видела мрачным Абсолютом себя.
But still the light prevailed and still it grew, Но побеждал свет и расти продолжал,
And Savitri to her lost self awoke; И Савитри к своей утерянной себе пробудилась;
Her limbs refused the cold embrace of death, Ее члены отбросили холодные объятия смерти,
Her heart-beats triumphed in the grasp of pain; В хватке боли торжествовали ее сердца удары;
Her soul persisted claiming for its joy Ее душа упорствовала, требуя для своей радости
The soul of the beloved now seen no more. Душу любимого, ныне незримую.
Before her in the stillness of the world Перед собой в безмолвии мира
Once more she heard the treading of a god, Поступь бога она снова услышала
And out of the dumb darkness Satyavan, И из немой тьмы Сатьяван,
Her husband, grew into a luminous shade. Ее муж, вырос в светлую тень.
Then a sound pealed through that dead monstrous realm: Затем сквозь чудовищное, мертвое царство звуки прорвались:
Vast like the surge in a tired swimmer's ears, Обширные как огромные волны, в ушах пловца утомленного,
Clamouring, a fatal iron-hearted roar, Шумный, фатальный, железносердечный рев,
Death missioned to the night his lethal call. В ночи летальный зов Смерти:
"This is my silent dark immensity, "Вот моя темная необъятность безмолвная,
This is the home of everlasting Night, Вот дом вечно длящейся Ночи,
This is the secrecy of Nothingness Вот тайна Ничто,
Entombing the vanity of life's desires. Желаний жизни тщету погребающая.
Hast thou beheld thy source, O transient heart, Увидело ли ты свой источник, о скоротечное сердце,
And known from what the dream thou art was made? Узнало, из какой грезы ты было сделано?
In this stark sincerity of nude emptiness В этой полной искренности нагой пустоты
Hopest thou still always to last and love?" Ты еще надеешься вечно жить и любить?"
The Woman answered not. Her spirit refused Не ответила Женщина. Ее дух отверг
The voice of Night that knew and Death that thought. Голос Ночи, что знала, и Смерти, что думала.
In her beginningless infinity В безначальной своей бесконечности
Through her soul's reaches unconfined she gazed; Через протяженности своей души безграничные глядела она;
She saw the undying fountains of her life, Она видела своей жизни истоки бессмертные,
She knew herself eternal without birth. Она знала себя без рождения вечной,
But still opposing her with endless night Но все еще подавляя ее нескончаемой ночью,
Death, the dire god, inflicted on her eyes Смерть, ужасный бог, на ее глаза положил
...
Продолжение на следующей странцие...
