етлой, однородной Обширности:
Some silent watched the universal dance, Некоторые молча наблюдали танец вселенский
Or helped the world by world-indifference. Или помогали миру равнодушием к миру.
Some watched no more merged in a lonely Self, Некоторые не наблюдали больше, погруженные в Себя одиноко,
Absorbed in the trance from which no soul returns, Поглощенные в транс, из которого ни души не вернулось,
All the occult world-lines for ever closed, Все оккультные миры-линии навеки замкнули,
The chains of birth and person cast away: Цепь рождения и персоны отбросили прочь:
Some uncompanioned reached the Ineffable. Некоторые одиноко достигли Невыразимого.
As floats a sunbeam through a shady place, Как плывет луч солнца по тени,
The golden virgin in her carven car Золотая дева в ее резном экипаже
Came gliding among meditation's seats. Приближалась, скользя мимо мест медитаций.
Often in twilight mid returning troops Часто в сумерках, среди возвращавшихся стад
Of cattle thickening with their dust the shades Скота, тучи пыли вздымавшего,
When the loud day had slipped below the verge, Когда под горизонт шумный день ускользал,
Arriving in a peaceful hermit grove Достигнув мирной рощи отшельнической,
She rested drawing round her like a cloak Она отдыхала, укутавшись, словно плащом,
Its spirit of patient muse and potent prayer. Терпеливого размышления духом и могучей молитвой.
Or near to a lion river's tawny mane Или у львино-рыжей гривы реки,
And trees that worshipped on a praying shore, У деревьев, что на молящемся берегу склонились,
A domed and templed air's serene repose Ясный покой храмового купола воздуха
Beckoned to her hurrying wheels to stay their speed. Звал остановить бег колеса спешащие.
In the solemnity of a space that seemed В торжественности простора, казавшемся
A mind remembering ancient silences, Разумом, тишину древнюю помнящим,
Where to the heart great bygone voices called Где к сердцу голоса великого прошлого взывали
And the large liberty of brooding seers И широкая свобода размышлявших провидцев
Had left the long impress of their soul's scene, Отпечаток их души сцены оставила,
Awake in candid dawn or darkness mooned, В чистом рассвете или лунной мгле просыпалась,
To the still touch inclined the daughter of Flame К спокойному касанию склонялась дочь Пламени,
Drank in hushed splendour between tranquil lids Пила в тишине восторг под спокойными веками
And felt the kinship of eternal calm. И ощущала родство в вечной тиши.
But morn broke in reminding her of her quest Но утро вставало, напоминая ей о ее поиске,
And from low rustic couch or mat she rose И с простого ложа или циновки она поднималась,
And went impelled on her unfinished way И пускалась, понуждаемая, по своей незавершенной дороге,
And followed the fateful orbit of her life И следовала судьбоносной орбите своей жизни,
Like a desire that questions silent gods Как желание, что вопрошает молчаливых богов,
Then passes starlike to some bright Beyond. Затем проходит, звездоподобное, к некоему Запредельному светлому.
Thence to great solitary tracts she came, Дальше по трактам великим и пустынным двигалась,
Where man was a passer-by towards human scenes Где человек был к людским сценам прохожим
Or sole in Nature's vastness strove to live Или один в природной обширности выжить старался
And called for help to ensouled invisible Powers, И призывал на помощь одушевленные незримые Силы,
Overwhelmed by the immensity of his world Утопленный в необъятности этого мира,
And unaware of his own infinity. Не зная о бесконечности собственной.
The earth multiplied to her a changing brow Земля множила перед ней свой изменчивый облик
And called her with a far and nameless voice. И звала ее далеким безымянным голосом.
The mountains in their anchorite solitude, Горы, в своем одиноком отшельничестве,
The forests with their multitudinous chant Леса, в своем песнопении бескрайнем,
Disclosed to her the masked divinity's doors. Раскрывали ей божества скрытого двери,
On dreaming plains, an indolent expanse, На дремотных полях, в ленивых просторах,
The death-bed of a pale enchanted eve Смертном ложе очарованного бледного вечера
Under the glamour of a sunken sky, Под чарами погруженного неба,
Impassive she lay as at an age's end, Бесстрастно она лежала, словно в конце времени,
Or crossed an eager pack of huddled hills Либо пересекала пылкие толпы холмов,
Lifting their heads to hunt a lairlike sky, Поднявших их головы на охоте в логове неба,
Or travelled in a strange and empty land Или путешествовала в землях пустынных и странных,
Where desolate summits camped in a weird heaven, Где уединенные вершины стоят в таинственном небе
Mute sentinels beneath a drifting moon, Молчаливыми стражами под плывущей луной,
Or wandered in some lone tremendous wood Или блуждала в каком-то безлюдном огромном лесу,
Ringing for ever with the crickets' cry В стрекотании вечно звенящем,
Or followed a long glistening serpent road Или следовала долгому блестящему серпантину дороги
Through fields and pastures lapped in moveless light Сквозь поля и равнины, неподвижным светом залитые,
Or reached the wild beauty of a desert space Или достигала диких красот пустынных пространств,
Where never plough was driven nor herd had grazed Где никогда не пахал плуг и стада не паслись,
And slumbered upon stripped and thirsty sands Или дремала на голых иссохших песках
Amid the savage wild-beast night's appeal. Среди жестоких, диких зверей, вызванных Ночью.
Still unaccomplished was the fateful quest; Судьбоносный поиск еще не был закончен;
Still she found not the one predestined face Еще не нашла она один лик сужденный,
For which she sought amid the sons of men. Который искала среди сынов человеческих.
A grandiose silence wrapped the regal day: Грандиозная тишина закутала царственный день.
The months had fed the passion of the sun Месяцы страсть солнца вскармливали,
And now his burning breath assailed the soil. Чье дыхание горячее сейчас почвы коснулось.
The tiger heats prowled through the fainting earth; Тигриный жар пробирался сквозь обморочную землю;
All was licked up as by a lolling tongue. Все высунутым языком было вылизано.
The spring winds failed; the sky was set like bronze. Весенние ветры слабели; небо застыло как бронза.
End of Canto Four Конец четвертой песни
End of Book Four Конец четвертой книги
Book Five КНИГА ПЯТАЯ
THE BOOK OF LOVE Книга Любви
Canto I Песнь первая
THE DESTINED MEETING-PLACE Предначертанное место встречи
But now the destined spot and hour were close; Но предначертанное место и час пока были скрыты;
Unknowing she had neared her nameless goal. Неведающая, к своей безымянной цели она приближалась.
For though a dress of blind and devious chance Ибо, хотя платье слепого и извилистого случая
Is laid upon the work of all-wise Fate, Надето на работу всемудрой Судьбы,
Our acts interpret an omniscient Force Наши действия интерпретируют Силу всезнающую,
That dwells in the compelling stuff of things, Что живет в принуждающем вещей веществе,
And nothing happens in the cosmic play И просто так в космической игре ничего не случается,
But at its time and in its foreseen place. А лишь в свое время и на своем предвиденном месте.
To a space she came of soft and delicate air Она пришла в просторы деликатного и мягкого воздуха,
That seemed a sanctuary of youth and joy, Который юности и радости казался убежищем,
A highland world of free and green delight Высокогорье свободы и восторга зеленого,
Where spring and summer lay together and strove Где весна и лето вместе лежали и боролись
In indolent and amicable debate, В ленивом и дружеском споре,
Inarmed, disputing with laughter who should rule. Обнявшись, обсуждали со смехом, кто должен править.
There expectation beat wide sudden wings Предвкушение ударило широкими внезапными крыльями,
As if a soul had looked out from earth's face, Словно душа выглянула из-за земного лица,
And all that was in her felt a coming change И все, что в ней было, подступающую перемену почувствовало,
And forgetting obvious joys and common dreams, И, забывая очевидные радости и обычные грезы,
Obedient to Time's call, to the spirit's fate, Послушная зову Времени и судьбе духа,
Was lifted to a beauty calm and pure В красоту, прекрасную и чистую, поднялась,
That lived under the eyes of Eternity. Что живет перед глазами Вечного.
A crowd of mountainous heads assailed the sky Толпа горных голов наполнила небо,
Pushing towards rival shoulders nearer heaven, Соперничающие плечи к небесам ближе протискивались,
The armoured leaders of an iron line; Покрытые бронею лидеры железного строя;
Earth prostrate lay beneath their feet of stone. Земля распростерто лежала под их ногами камней.
Below them crouched a dream of emerald woods Ниже гнулась греза лесов изумрудных
And gleaming borders solitary as sleep: И мерцающие границы одиночества, подобного сну:
Pale waters ran like glimmering threads of pearl. Бледные воды бежали, словно жемчуга нити мерцающие.
A sigh was straying among happy leaves; Вздох блуждал среди листьев счастливых;
Cool-perfumed with slow pleasure-burdened feet Спотыкающиеся, пахнущие холодом бризы
Faint stumbling breezes faltered among flowers. Путались сладостно обремененными ногами в цветах.
The white crane stood, a vivid motionless streak, Белый журавль, неподвижная живая полоска,
Peacock and parrot jewelled soil and tree, Попугай и павлин украшали деревья и землю,
The dove's soft moan enriched the enamoured air Мягкий стон голубиный делал богатым воздух влюбленный,
And fire-winged wild-drakes swam in silvery pools. И огненнокрылые дикие селезни плыли по серебряным омутам.
Earth couched alone with her great lover Heaven, Земля возлежала наедине с ее великим возлюбленным, Небом,
Uncovered to her consort's azure eye. Открытая перед лазурным глазом супруга.
In a luxurious ecstasy of joy В своем экстазе радости пышном
She squandered the love-music of her notes, Она расточала своих нот любовную музыку,
Wasting the passionate pattern of her blooms Растрачивая образцы своего цветения пылкие,
And festival riot of her scents and hues. И фестивальный разгул своих красок и запахов.
A cry and leap and hurry was around, Крик, прыжки, суета были вокруг,
The stealthy footfalls of her chasing things, Скрытная поступь ее созданий охотящихся,
The shaggy emerald of her centaur mane, Косматый изумруд ее гривы кентавра,
The gold and sapphire of her warmth and blaze. Золото и сапфир ее тепла и огня.
Magician of her rapt felicities, В своем восхитительном блаженстве волшебная,
Blithe, sensuous-hearted, careless and divine, Веселая, чувственная, беззаботная и божественная,
Life ran or hid in her delightful rooms; Жизнь бежала или пряталась в своих восторгом наполненных комнатах;
Behind all brooded Nature's grandiose calm. Грандиозная тишина Природы позади всего размышляла.
Primaeval peace was there and in its bosom Там царил мир первозданный, и в его груди
Held undisturbed the strife of bird and beast. Непотревоженной вмещалась борьба птицы и зверя.
Man the deep-browed artificer had not come Человек, хмурый ремесленник, пока не пришел
To lay his hand on happy inconscient things, Наложить свои руки на счастье существ несознательных;
Thought was not there nor the measurer, strong-eyed toil, Ни мысли не было здесь, ни оценщика, труда решительноглазого.
Life had not learned its discord with its aim. Жизнь не изучала свои диссонансы для своей цели.
The Mighty Mother lay outstretched at ease. Могучая Мать лежала, растянувшись в покое.
All was in line with her first satisfied plan; Все шло по ее первому удовлетворенному плану;
Moved by a universal will of joy Движимые универсальным желанием радости
The trees bloomed in their green felicity Деревья цвели в их зеленом блаженстве,
And the wild children brooded not on pain. И дикие дети не размышляли о боли.
At the end reclined a stern and giant tract В конце упира...
Продолжение на следующей странцие...
