лся суровый и гигантский тракт
Of tangled depths and solemn questioning hills, Спутанных глубин и торжественно вопрошавших холмов
Peaks like a bare austerity of the soul, В пики, подобные аскетизму души неприкрашенной,
Armoured, remote and desolately grand Бронированные, отдаленные, одиноко величественные,
Like the thought-screened infinities that lie Как закрытые мыслям бесконечности, что лежат
Behind the rapt smile of the Almighty's dance. Позади восхищенной улыбки Всемогущего танца.
A matted forest-head invaded heaven Спутанная голова леса в небо вторгалась,
As if a blue-throated ascetic peered Словно голубоглазый аскет вглядывался
From the stone fastness of his mountain cell Из каменной тверди его горной кельи,
Regarding the brief gladness of the days; Наблюдая довольство краткое дней;
His vast extended spirit couched behind. Его дух, широко распростертый, лежал позади.
A mighty murmur of immense retreat Гул необъятного приюта могучий
Besieged the ear, a sad and limitless call Ласкал ухо, печальный и нескончаемый зов,
As of a soul retiring from the world. Словно души, мир покидающей.
This was the scene which the ambiguous Mother Это была сцена, которую неясная Мать
Had chosen for her brief felicitous hour; Выбрала для ее краткого счастливого часа;
Here in this solitude far from the world Здесь, в этом уединении, далеком от мира,
Her part she began in the world's joy and strife. Свою роль в борьбе и радости мира она начала.
Here were disclosed to her the mystic courts, Мистические площади здесь ей раскрылись,
The lurking doors of beauty and surprise, Потаенные двери красоты и сюрприза,
The wings that murmur in the golden house, Поющие крылья в доме из золота,
The temple of sweetness and the fiery aisle. Храм сладости и его феерический неф.
A stranger on the sorrowful roads of Time, Путника на печальных дорогах Времени,
Immortal under the yoke of death and fate, Бессмертие под ярмом смерти и рока,
A sacrificant of the bliss and pain of the spheres, Священную жертву блаженства и страдание сфер,
Love in the wilderness met Savitri. Любовь в диком краю повстречала Савитри.
End of Canto One Конец первой песни
Canto II Песнь вторая
SATYAVAN Сатьяван
All she remembered on this day of Fate, В этот день Судьбы она запомнила все,
The road that hazarded not the solemn depths Путь, что не спускался в глубины торжественные,
But turned away to flee to human homes, А сворачивал, чтобы избежать людского жилища;
The wilderness with its mighty monotone, Глушь в могучей своей монотонности,
The morning like a lustrous seer above, Утро сверху, как светлый пророк,
The passion of the summits lost in heaven, Страсть вершин, затерянных в небе,
The titan murmur of the endless woods. Титанический ропот бескрайних лесов.
As if a wicket gate to joy were there Словно ворота в радость здесь были,
Ringed in with voiceless hint and magic sign, Открывающиеся с безгласным намеком и магическим знаком,
Upon the margin of an unknown world На краю неизвестного мира,
Reclined the curve of a sun-held recess; Откинувшие дугу тайника, скрывавшего солнце;
Groves with strange flowers like eyes of gazing nymphs Рощи в странных цветах, как глаза нимф,
Peered from their secrecy into open space, Глядели из своего укрытия на просторы открытые,
Boughs whispering to a constancy of light Ветви, в постоянстве света шептавшие,
Sheltered a dim and screened felicity, Служили убежищем неясному скрытому счастью,
And slowly a supine inconstant breeze И медленно вялый, переменчивый бриз
Ran like a fleeting sigh of happiness Бежал, как скользящий вздох счастья,
Over slumbrous grasses pranked with green and gold. Сквозь дремотные травы, украшенные золотым и зеленым.
Hidden in the forest's bosom of loneliness Спрятанные в груди уединенности леса,
Amid the leaves the inmate voices called, Среди листвы голоса лесных обитателей звали,
Sweet like desires enamoured and unseen, Сладкие, как желание возбужденной любви, незримые,
Cry answering to low insistent cry. Крик, отвечающий настойчивому, низкому крику.
Behind slept emerald dumb remotenesses, Позади спали изумрудные, молчаливые дали,
Haunt of a Nature passionate, veiled, denied Убежище страстной Природы, завуалированное, закрытое
To all but her own vision lost and wild. Для всех, кроме тех, кто в ее глазах затерян и дик.
Earth in this beautiful refuge free from cares Земля в этом прекрасном убежище от забот
Murmured to the soul a song of strength and peace. Напевала душе песню силы и мира.
Only one sign was there of a human tread: Лишь один след там был оставлен ногой человека:
A single path, shot thin and arrowlike Единственная тонкая тропинка, подобно стреле, устремлялась
Into this bosom of vast and secret life, В эту грудь обширной и тайной жизни,
Pierced its enormous dream of solitude. Ее огромную грезу одиночества пронзая.
Here first she met on the uncertain earth Здесь впервые она встретила на земле неуверенной
The one for whom her heart had come so far. Того, для которого из такой дали пришло ее сердце.
As might a soul on Nature's background limned Как может душа показаться на фоне Природы,
Stand out for a moment in a house of dream Встав на миг в доме из грезы,
Created by the ardent breath of life, Созданном горячим дыханием жизни,
So he appeared against the forest verge Так он появился на краю леса
Inset twixt green relief and golden ray. Между его зеленым рельефом и золотыми лучами.
As if a weapon of the living Light, Словно оружие Света живого,
Erect and lofty like a spear of God Прямая и гордая, как копье Бога,
His figure led the splendour of the morn. Его фигура несла великолепие утра.
Noble and clear as the broad peaceful heavens Благородной и чистой, как широкое, мирное небо,
A tablet of young wisdom was his brow; Широтой юной мудрости был его лоб,
Freedom's imperious beauty curved his limbs, Императивная красота свободы в изгибах его членов дышала,
The joy of life was on his open face. Радость жизни была на его открытом лице.
His look was a wide daybreak of the gods, Его взгляд был широким рассветом богов,
His head was a youthful Rishi's touched with light, Его голова - юного Риши, светом осиянная,
His body was a lover's and a king's. Его тело - царя и возлюбленного,
In the magnificent dawning of his force В великолепном рассвете его силы
Built like a moving statue of delight Возведенный, как живая статуя восторга,
He illumined the border of the forest page. Он озарял лесной границы страницу.
Out of the ignorant eager toil of the years Из невежественного пылкого труда годов
Abandoning man's loud drama he had come Он пришел, шумную драму человека покинув,
Led by the wisdom of an adverse Fate Ведомый мудростью неблагоприятной Судьбы,
To meet the ancient Mother in her groves. Чтобы древнюю Мать в ее рощах встретить.
In her divine communion he had grown В ее божественной близости вырос он,
A foster-child of beauty and solitude, Дитя, одиночеством и красотою взлелеянное,
Heir to the centuries of the lonely wise, Наследник мудрости уединенной столетий,
A brother of the sunshine and the sky, Брат солнечного света и неба,
A wanderer communing with depth and marge. Скиталец, с глубиною и краем общающийся.
A Veda-knower of the unwritten book Знаток Вед ненаписанной книги,
Perusing the mystic scripture of her forms, Впитывающий ее форм писание мистическое
He had caught her hierophant significances, Он уловил ее главнейшие смыслы,
Her sphered immense imaginations learned, Учился ее замкнутым в сферу необъятным фантазиям,
Taught by sublimities of stream and wood Обучаемый величим рек и лесов,
And voices of the sun and star and flame Солнца, звезд и огня голосами,
And chant of the magic singers on the boughs Песнями магических певцов на ветвях,
And the dumb teaching of four-footed things. И четвероногих существ бессловесным учением.
Helping with confident steps her slow great hands Поддерживаемый в самоуверенных шагах ее неторопливыми, большими руками
He leaned to her influence like a flower to rain К ее влиянию, как цветок к дождю, он тянулся
And, like the flower and tree a natural growth, И, как цветок или дерево, естественно рос,
Widened with the touches of her shaping hours. Расширялся в касаниях ее часов формирующих.
The mastery free natures have was his Свободных натур мастерство было его
And their assent to joy and spacious calm; И их восхождение к радости и покою просторному;
One with the single Spirit inhabiting all, Единый с одним Духом, обитавшем во всем,
He laid experience at the Godhead's feet; Он положил переживание к ногам Божества;
His mind was open to her infinite mind, Его разум был открыт ее бесконечному разуму,
His acts were rhythmic with her primal force; Его действия ритму ее первобытной силы были созвучны;
He had subdued his mortal thought to hers. Свою смертную мысль он ее подчинил мысли.
That day he had turned from his accustomed paths; В этот день он свернул со своих привычных тропинок;
For One who, knowing every moment's load, Ибо Тот, кто, зная значение каждой секунды,
Can move in all our studied or careless steps, Может двигаться во всех наших обдуманных или беззаботных шагах,
Had laid the spell of destiny on his feet Чары судьбы возложил на его ноги
And drawn him to the forest's flowering verge. И привел его к краю цветущему леса.
At first her glance that took life's million shapes Сперва ее взгляд, что брал миллионы форм жизни
Impartially to people its treasure-house Беспристрастно, чтобы заселить свой сокровище-дом,
Along with sky and flower and hill and star, Вместе с небом, цветами, холмами и звездами,
Dwelt rather on the bright harmonious scene. Обращал больше внимания на светлую гармоничную сцену.
It saw the green-gold of the slumbrous sward, Он видел зеленое золото дремотного дерна,
The grasses quivering with the slow wind's tread, Колыхание трав в медленной поступи ветра,
The branches haunted by the wild bird's call. Ветви, оглашаемые часто птиц диких зовом.
Awake to Nature, vague as yet to life, Пробужденного к Природе, но еще смутного к жизни,
The eager prisoner from the Infinite, Стремящегося пленника из Бесконечности,
The immortal wrestler in its mortal house, Бессмертного борца в его смертном доме,
Its pride, power, passion of a striving God, Его гордость, силу, страсть борющегося Бога,
It saw this image of veiled deity, Взор ее видел, этот образ завуалированного божества,
This thinking master creature of the earth, Мыслящего господина, создание земли,
This last result of the beauty of the stars, Этот конечный результат красоты звезд,
But only saw like fair and common forms Но смотрел на него, лишь как на красивые, но обычные формы,
The artist spirit needs not for its work Духу-художнику в его работе ненужные,
And puts aside in memory's shadowy rooms. И откладывал в темные комнаты памяти.
A look, a turn decides our ill-poised fate. Взгляд, поворот решает неуравновешенную нашу судьбу.
Thus in the hour that most concerned her all, Так в час для нее самый важный,
Wandering unwarned by the slow surface mind, Скитаясь, не предупрежденная медленным поверхностным разумом,
The heedless scout beneath her tenting lids Невнимательный разведчик под ее веками-тентом,
Admired indifferent beauty and cared not Восхищалась красотой безразлично и не старалась
To wake her body's spirit to its king. Дух ее тела к его царю пробудить.
So might she have passed by on chance ignorant roads Так могла пройти по случайным дорогам неведения,
Missing the call of Heaven, losing life's aim, Упустив зов Небес, потеряв жизни цель,
But the god touched in time her conscious soul. Но вовремя бог к ее сознающей душе прикоснулся.
Her vision settled, caught and all was changed. Ее взор прояснился, уловил - и все изменилось.
Her mind at first dwelt in ideal dreams, В идеальных грезах сперва пребывал ее ум,
Those intimate transmuters of earth's signs В тех интимных трансмутаторах знаков земли,
That make known things a h...
Продолжение на следующей странцие...
