ь может кто-то своей судьбы прирожденной?
Human I am, human let me remain Я - человек, человеком дай мне остаться,
Till in the Inconscient I fall dumb and sleep. Пока в Несознание, немым и спящим, я не паду.
A high insanity, a chimaera is this, Высокое безумие, химера все это,
To think that God lives hidden in the clay Думать, что Бог живет спрятанным в глине,
And that eternal Truth can dwell in Time, И что жить во Времени может вечная Истина,
And call to her to save our self and world. И звать к ней, чтобы спасти нашу самость и мир.
How can man grow immortal and divine Как человек может стать бессмертным, божественным,
Transmuting the very stuff of which he is made? Трансмутируя само вещество, из которого создан он?
This wizard gods may dream, not thinking men." Об этом могут грезить волшебники-боги, не разумные люди".
And Savitri heard the voice, the warped answer heard Савитри выслушала голос, ответ искаженный выслушала
And turning to her being of light she spoke: И, повернув к своему существу света, сказала:
"Madonna of light, Mother of joy and peace, "Мадонна света, Мать мира23 и радости,
Thou art a portion of my self put forth Ты - самой меня часть, что вперед вышла,
To raise the spirit to its forgotten heights Поднимать дух на его высоты забытые
And wake the soul by touches of the heavens. И будить душу прикосновениями неба.
Because thou art, the soul draws near to God; Ибо ты есть, душа приближается к Богу;
Because thou art, love grows in spite of hate Ибо ты есть, любовь растет вопреки ненависти,
And knowledge walks unslain in the pit of Night. И знание в яме Ночи неубитым гуляет.
But not by showering heaven's golden rain Но не падением небесного золотого дождя
Upon the intellect's hard and rocky soil На интеллекта каменистую, твердую почву
Can the tree of Paradise flower on earthly ground Может зацвести на земле Дерево Рая
And the Bird of Paradise sit upon life's boughs И Райская Птица сесть на ветвях жизни,
And the winds of Paradise visit mortal air. И ветры Рая посетить смертный воздух.
Even if thou rain down intuition's rays, Даже если прольешь ты вниз лучи интуиции,
The mind of man will think it earth's own gleam, Ум человека подумает, что это - земли собственный блеск,
His spirit by spiritual ego sink, Его дух духовным эго будет утоплен
Or his soul dream shut in sainthood's brilliant cell Или его душа будет грезить, в яркой клетке святости запертая,
Where only a bright shadow of God can come. Куда только светлая тень Бога может прийти.
His hunger for the eternal thou must nurse Его голод к вечному ты должна вскармливать
And fill his yearning heart with heaven's fire И наполнять его томящееся сердце небесным огнем,
And bring God down into his body and life. И нести Бога вниз, в его тело и жизнь.
One day I will return, His hand in mine, Однажды вернусь я, Его руки в моих,
And thou shalt see the face of the Absolute. И ты увидишь лицо Абсолюта.
Then shall the holy marriage be achieved, Тогда святое супружество будет достигнуто,
Then shall the divine family be born. Тогда божественная рождена будет семья.
There shall be light and peace in all the worlds." И мир и свет во всех мирах будут".
End of Canto Four Конец четвертой песни
Canto V Песнь пятая
THE FINDING OF THE SOUL Обнаружение души
Onward she passed seeking the soul's mystic cave. Дальше она пошла, ища души пещеру мистическую.
At first she stepped into a night of God. Сперва ступила в ночь Бога.
The light was quenched that helps the labouring world, Свет погас, что помогает миру трудящемуся,
The power that struggles and stumbles in our life; Сила, что запинается в нашей жизни и борется;
This inefficient mind gave up its thoughts, Этот неспособный разум от мыслей своих отказался,
The striving heart its unavailing hopes. А борющееся сердце - от своих бесполезных надежд.
All knowledge failed and the Idea's forms Неудачу потерпело всякое Знание и все формы Идеи,
And Wisdom screened in awe her lowly head И Мудрость в страхе закрыла свою смиренную голову,
Feeling a Truth too great for thought or speech, Ощущая Истину слишком великую для мысли и речи,
Formless, ineffable, for ever the same. Бесформенную, невыразимую и вечно прежнюю.
An innocent and holy Ignorance Невинному и святому Неведению
Adored like one who worships formless God Она поклонялась как тот, кто склоняется перед Богом бесформенным,
The unseen Light she could not claim nor own. Незримого Света не могла она требовать, ни владеть им.
In a simple purity of emptiness В простой чистоте пустоты
Her mind knelt down before the unknowable. Ее разум перед непостижимым встал на колени.
All was abolished save her naked self Все отменено было кроме ее обнаженной себя
And the prostrate yearning of her surrendered heart: И лежащего ниц стремления ее сдавшегося сердца:
There was no strength in her, no pride of force; Силы не было в ней, ни гордости мощи;
The lofty burning of desire had sunk Возвышенный пыл желания угас
Ashamed, a vanity of separate self, Пристыженный, тщеславие отдельной себя,
The hope of spiritual greatness fled, Надежда на духовное величие исчезла,
Salvation she asked not nor a heavenly crown: Ни спасения она не просила, ни небесной короны:
Humility seemed now too proud a state. Смирение сейчас казалось состоянием и то слишком гордым.
Her self was nothing, God alone was all, Ее самость была ничем, один Бог был всем,
Yet God she knew not but only knew he was. Но все еще она Бога не знала, лишь знала - он есть.
A sacred darkness brooded now within, Священная тьма ныне внутри размышляла,
The world was a deep darkness great and nude. Мир глубокой был тьмой, нагой и великой.
This void held more than all the teeming worlds, Эта пустота вмещала больше, чем все миры изобилующие,
This blank felt more than all that Time has borne, Эта незаполненность ощущалась больше всего, что родило Время.
This dark knew dumbly, immensely the Unknown. Эта тьма знала молча, безмерно Неведомое.
But all was formless, voiceless, infinite. Но все было бесформенно, бесконечно и немо.
As might a shadow walk in a shadowy scene, Как по затененной сцене гулять может тень,
A small nought passing through a mightier Nought, Маленькое ничто, идущее через Ничто более могучее,
A night of person in a bare outline Ночь персоны в неприкрашенном контуре,
Crossing a fathomless impersonal Night, Пересекающая бездонную имперсональную Ночь,
Silent she moved, empty and absolute. Она молча двигалась, пуста, абсолютна.
In endless Time her soul reached a wide end, В бесконечном Времени ее душа широкого достигла конца,
The spaceless Vast became her spirit's place. Местом ее духа стала Ширь беспространственная.
At last a change approached, the emptiness broke; Наконец перемена приблизилась, пустота была сломана;
A wave rippled within, the world had stirred; Волны рябили внутри, мир шевелился;
Once more her inner self became her space. Вновь ее внутренняя самость ее стала пространством.
There was felt a blissful nearness to the goal; Там ощущалась близость блаженная к цели;
Heaven leaned low to kiss the sacred hill, Небо поцеловать священный холм низко склонилось;
The air trembled with passion and delight. Воздух дрожал с восторгом и страстью.
A rose of splendour on a tree of dreams, Роза великолепия на дереве грез,
The face of Dawn out of mooned twilight grew. Лик Рассвета рос из сумерек лунных.
Day came, priest of a sacrifice of joy День пришел, жрец жертвоприношения радости,
Into the worshipping silence of her world; В богослужащее молчание ее мира24;
He carried immortal lustre as his robe, Он нес смертный блеск, как свое платье,
Trailed heaven like a purple scarf and wore Следом за собой, как пурпурный шарф, оставлял Небеса, нес,
As his vermilion caste-mark a red sun. Как киноварный знак своей касты, красное солнце.
As if an old remembered dream come true, Словно давняя греза запомнившаяся оказалась правильной,
She recognised in her prophetic mind Она узнавала в своем пророческом разуме
The imperishable lustre of that sky, Нерушимое сияние этого неба,
The tremulous sweetness of that happy air Дрожащую сладость этого счастливого воздуха
And, covered from mind's view and life's approach, И скрытую от зрения разума и приближения жизни
The mystic cavern in the sacred hill Мистическую пещеру в священном холме
And knew the dwelling of her secret soul. И своей тайной души узнала жилище.
As if in some Elysian occult depth, Словно в неких Елисейских оккультных глубинах,
Truth's last retreat from thought's profaning touch, В последнем прибежище Истины от оскверняющего касания мысли,
As if in a rock-temple's solitude hid, Словно в скального храма одиночестве скрытое,
God's refuge from an ignorant worshipping world, В убежище Бога от невежественного, богослужащего мира,
It lay withdrawn even from life's inner sense, Оно, удаленное даже от внутреннего чувства жизни, лежало,
Receding from the entangled heart's desire. Отступив от желания сердца запутанного.
A marvellous brooding twilight met the eyes Чудесные размышляющие сумерки повстречали глаза
And a holy stillness held that voiceless space. И святое безмолвие видели как пространство безгласное.
An awful dimness wrapped the great rock-doors Внушающая благоговение смутность кутала великие скальные двери,
Carved in the massive stone of Matter's trance. Высеченные в массивном камне транса Материи.
Two golden serpents round the lintel curled, Две змеи золотые ее косяки обвивали,
Enveloping it with their pure and dreadful strength, Обхватив их своей силой, ужасной и чистой,
Looked out with wisdom's deep and luminous eyes. Выглядывали глубокими и блестящими глазами мудрости.
An eagle covered it with wide conquering wings: Орел накрывал эти двери победными широкими крыльями:
Flames of self-lost immobile reverie, Огни самопотерянной, неподвижной мечты,
Doves crowded the grey musing cornices Голуби теснились на размышляющих серых карнизах,
Like sculptured postures of white-bosomed peace. Словно изваянные скульптуры белогрудого мира25.
Across the threshold's sleep she entered in Через сон порога она прошла внутрь
And found herself amid great figures of gods И нашла себя среди великих фигур богов,
Conscious in stone and living without breath, Сознательных в камне и живых без дыхания,
Watching with fixed regard the soul of man, Душу человека наблюдающих с непрестанным вниманием,
Executive figures of the cosmic self, Исполнительные фигуры космической самости,
World-symbols of immutable potency. Миры-символы неизменной способности.
On the walls covered with significant shapes Со стен, покрытых многозначительными формами,
Looked at her the life-scene of man and beast Глядели на нее сцены жизни человека и зверя
And the high meaning of the life of gods, И высокий смысл жизни богов,
The power and necessity of these numberless worlds, Сила и необходимость этих неисчислимых миров,
And faces of beings and stretches of world-space Лица существ и протяженности мирового пространства
Spoke the succinct and inexhaustible Сообщали неистощимо и кратко
Hieratic message of the climbing planes. Иератическое26 послание поднимающихся планов.
In their immensitude signing infinity В их выражающей бесконечность безмерности,
They were the extension of the self of God Они были расширением самости Бога
And housed, impassively receiving all, И вмещали, принимая все беспристрастно,
His figures and his small and mighty acts Его фигуры, его небольшие и могучие акты,
And his passion and his birth and life and death Его страсть, его рождение, жизнь, смерть
And his return to immortality. И его возвращение к бессмертию.
To the abiding and eternal is their climb, К постоянному и вечному вел их подъем,
To the pure existence everywhere the same, К существованию чистому, что везде одинаково,
To the sheer consciousness and the absolute force К абсолютной силе и к сознанию полному,
And the unimaginable and formless bliss, К невообразимому блаженст...
Продолжение на следующей странцие...
