по склонам холмов размышляющих.
But equal Fate removed her covering hand. Но бесстрастная Судьба шевельнула своей рукой накрывающей,
A living night enclosed the strong man's paths, И живая ночь окружила пути человека могучего,
Heaven's brilliant gods recalled their careless gifts, Светлые боги небес отозвали назад свой дар беззаботный,
Took from blank eyes their glad and helping ray Забрали из глаз опустевших свой радостный помогающий луч
And led the uncertain goddess from his side. И увели от него богиню изменчивую.
Outcast from empire of the outer light, Изгнанник из империи внешнего света,
Lost to the comradeship of seeing men, Утерянный для дружбы зрящих людей,
He sojourns in two solitudes, within Он живет в двойном одиночестве, внутри,
And in the solemn rustle of the woods. И в торжественном шелесте леса.
Son of that king, I, Satyavan, have lived Сын того короля, я, Сатьяван, жил
Contented, for not yet of thee aware, В удовольствии, ибо еще не знал я тебя,
In my high-peopled loneliness of spirit В своем густонаселенном одиночестве духа
And this huge vital murmur kin to me, И в огромном жизненном ропоте, родственном мне,
Nursed by the vastness, pupil of solitude. Обширностью вскормленный, ученик одиночества.
Great Nature came to her recovered child; Великая Природа пришла к ее ребенку, вновь обретенному;
I reigned in a kingdom of a nobler kind Я правил в царстве более благородного рода,
Than men can build upon dull Matter's soil; Чем тот, что человек может создать на тупой Материи почве,
I met the frankness of the primal earth, Я встречал искренность первобытной земли,
I enjoyed the intimacy of infant God. Я наслаждался близостью Бога-младенца,
In the great tapestried chambers of her state, В огромных задрапированных палатах ее государства
Free in her boundless palace I have dwelt Свободно в безграничных чертогах я жил,
Indulged by the warm mother of us all, Балуемый теплой матерью всех нас,
Reared with my natural brothers in her house. С моими природными братьями в ее доме воспитывался.
I lay in the wide bare embrace of heaven, Я лежал в просторных нагих объятиях неба,
The sunlight's radiant blessing clasped my brow, Сияние солнца обнимало благословляя мой лоб,
The moonbeams' silver ecstasy at night Ночью лучей луны серебристый экстаз
Kissed my dim lids to sleep. Earth's morns were mine; Целовал мои тяжелые веки, чтоб спали. Утра земли были моими;
Lured by faint murmurings with the green-robed hours Соблазняемый слабым шорохом облаченных в зелень часов,
I wandered lost in woods, prone to the voice Я скитался, в лесах затерявшись, лежал в голосе
Of winds and waters, partner of the sun's joy, Вод и ветров, участник радости солнца,
A listener to the universal speech: Слушатель вселенских речей:
My spirit satisfied within me knew Мой дух удовлетворенный внутри меня знал
Godlike our birthright, luxuried our life Наше богоподобное первородство, наслаждался жизнью,
Whose close belongings are the earth and skies. К которой были близки небеса и земля.
Before Fate led me into this emerald world, До того, как Судьба привела меня в этот мир изумрудный,
Aroused by some foreshadowing touch within, Разбуженный каким-то предзнаменующим касанием внутри,
An early prescience in my mind approached Раннее предвидение в мой ум приблизило
The great dumb animal consciousness of earth Великое немого животное сознание земли,
Now grown so close to me who have left old pomps Ныне столь близким мне ставшее, покинувшему прежнюю роскошь,
To live in this grandiose murmur dim and vast. Чтобы жить в этом грандиозном ропоте, обширном и смутном.
Already I met her in my spirit's dream. Я уже встречал ее в грезе моего духа.
As if to a deeper country of the soul Словно в страну души более глубокую
Transposing the vivid imagery of earth, Перемещая живой образ земли,
Through an inner seeing and sense a wakening came. Сквозь внутреннее видение и чувство пробуждение пришло.
A visioned spell pursued my boyhood's hours, Зримые чары преследовали часы моей юности,
All things the eye had caught in coloured lines Все вещи, пойманные в цветных линиях глазом,
Were seen anew through the interpreting mind Были увидены заново в интерпретирующем разуме,
And in the shape it sought to seize the soul. Который искал в форме, чтоб уловить душу.
An early child-god took my hand that held, Юный бог-ребенок взял мои руки, что держали,
Moved, guided by the seeking of his touch, Двигались, велись поиском его прикасания,
Bright forms and hues which fled across his sight; Яркими формами и оттенками, что в его зрении плыли;
Limned upon page and stone they spoke to men. Написанные на странице и камне, они говорят людям.
High beauty's visitants my intimates were. Высокой красоты визитеры были моими друзьями.
The neighing pride of rapid life that roams Ржущая гордость быстрой жизни, что бродит,
Wind-maned through our pastures, on my seeing mood Гривоветренная, по нашим пастбищам, на мое настроение видящее
Cast shapes of swiftness; trooping spotted deer Бросала силуэты скорости; пятнистые олени, толпящиеся
Against the vesper sky became a song На фоне неба темнеющего, становились песнею
Of evening to the silence of my soul. Вечера молчанию души.
I caught for some eternal eye the sudden Я ловил неким вечным зрением внезапного
King-fisher flashing to a darkling pool; Зимородка, мелькнувшего к темневшему омуту;
A slow swan silvering the azure lake, Медленного лебедя, серебрившего лазурное озеро,
A shape of magic whiteness, sailed through dream; Магической белизны силуэт, сквозь грезу парусом плывший;
Leaves trembling with the passion of the wind, Листья, в страсти ветра дрожащие,
Pranked butterflies, the conscious flowers of air, И узорные бабочки, сознательные цветы воздуха,
And wandering wings in blue infinity И странники-птицы в голубой бесконечности
Lived on the tablets of my inner sight; Жили в картинах моего внутреннего зрения;
Mountains and trees stood there like thoughts from God. Деревья и горы стояли там как мысли от Бога
The brilliant long-bills in their vivid dress, И бриллианты длинных клювов в их ярких платьях,
The peacock scattering on the breeze his moons Павлины, раскинувшие на бризе свои полнолуния,
Painted my memory like a frescoed wall. Словно фресками мою память раскрасили.
I carved my vision out of wood and stone; Я вырезал мое видение из леса и камня;
I caught the echoes of a word supreme Я ловил эхо слова всевышнего
And metred the rhythm-beats of infinity И ритмы-удары бесконечности мерил,
And listened through music for the eternal Voice. И ловил слухом вечный Голос сквозь музыку.
I felt a covert touch, I heard a call, Я ощущал прикосновение скрытое, я слышал зов,
But could not clasp the body of my God Но не мог обнять моего Бога тело
Or hold between my hands the World-Mother's feet. Или удержать меж ладоней ноги Матери Мира.
In men I met strange portions of a Self В людях встречал я странные части Себя,
That sought for fragments and in fragments lived: Что фрагментов искали и жили во фрагментах:
Each lived in himself and for himself alone Каждый жил в себе и для себя одного
And with the rest joined only fleeting ties; И с остальным был связан лишь мимолетными узами;
Each passioned over his surface joy and grief, Каждый чувствовал страсть своих поверхностных горя и радости,
Nor saw the Eternal in his secret house. И не видел Вечного в его тайном доме.
I conversed with Nature, mused with the changeless stars, Я с Природой беседовал, размышлял с неизменными звездами,
God's watch-fires burning in the ignorant Night, Огнями дозорными Бога, горящими в Ночи невежественной,
And saw upon her mighty visage fall И видел, как на ее могучий лик падал
A ray prophetic of the Eternal's sun. Пророческий луч солнца Вечного.
I sat with the forest sages in their trance: Я сидел с мудрецами лесными в их трансе:
There poured awakening streams of diamond light, Там лились пробуждающие струи алмазного света,
I glimpsed the presence of the One in all. Одного во всем мелькало присутствие.
But still there lacked the last transcendent power Но последней, трансцендентальной силы, все же, там не хватало
And Matter still slept empty of its Lord. И Материя как и прежде спала, равнодушная к своему Господу.
The Spirit was saved, the body lost and mute Дух был спасен, тело утеряно, немо,
Lived still with Death and ancient Ignorance; Все еще жило со Смертью и древним Неведением;
The Inconscient was its base, the Void its fate. Несознание его оставалось основой, судьбой - Пустота.
But thou hast come and all will surely change: Но ты пришла и все непременно изменится:
I shall feel the World-Mother in thy golden limbs Я почувствую Мать Мира в золотых твоих членах
And hear her wisdom in thy sacred voice. И услышу ее мудрость в твоем святом голосе.
The child of the Void shall be reborn in God, Дитя Пустоты перерождено будет в Бога.
My Matter shall evade the Inconscient's trance. Моя Материя избежит Несознания транса.
My body like my spirit shall be free. Мое тело, как и мой дух, будет свободно.
It shall escape from Death and Ignorance." От Неведения и от Смерти спасется".
And Savitri, musing still, replied to him: И Савитри, все еще размышляя, откликнулась:
"Speak more to me, speak more, O Satyavan, "Расскажи больше мне, расскажи больше, о Сатьяван,
Speak of thyself and all thou art within; Расскажи о себе, обо всем, что есть ты внутри;
I would know thee as if we had ever lived Я узнаю тебя, словно вечно мы жили
Together in the chamber of our souls. В палате наших душ вместе.
Speak till a light shall come into my heart Говори, пока свет не войдет в мое сердце
And my moved mortal mind shall understand И мой тронутый смертный мозг не поймет
What all the deathless being in me feels. Все, что бессмертное существо во мне ощущает.
It knows that thou art he my spirit has sought Оно знает, ты - это тот, кого дух мой искал
Amidst earth's thronging visages and forms Среди земли толпящихся ликов и форм
Across the golden spaces of my life." Сквозь моей жизни золотые пространства".
And Satyavan like a replying harp И Сатьяван, словно арфа, отзывающаяся
To the insistent calling of a flute Зову флейты настойчивому,
Answered her questioning and let stream to her На ее вопрос отвечал и повел к ней поток
His heart in many-coloured waves of speech: Своего сердца в многоцветных волнах речей:
"O golden princess, perfect Savitri, "О золотая принцесса, совершенство Савитри,
More I would tell than failing words can speak, Больше я расскажу тебе, чем могут слова недостаточные,
Of all that thou hast meant to me, unknown, Обо всем, что ты просишь, неведомом,
All that the lightning-flash of love reveals Обо всем, что молния-вспышка любви обнаруживает
In one great hour of the unveiling gods. В час великий богов раскрывающих.
Even a brief nearness has reshaped my life. Даже краткая близость мою жизнь изменила.
For now I know that all I lived and was Ибо ныне я знаю, что все, чем жил я и был,
Moved towards this moment of my heart's rebirth; Двигалось к этому моменту перерождения моего сердца;
I look back on the meaning of myself, На свое предназначение я оглянулся,
A soul made ready on earth's soil for thee. Душа была подготовлена на земле для тебя.
Once were my days like days of other men: Когда-то дни мои дням других были подобны:
To think and act was all, to enjoy and breathe; Думать и делать было всем, наслаждаться, дышать;
This was the width and height of mortal hope: Это была ширина с высотою смертной надежды:
Yet there came glimpses of a deeper self Однако пришли проблески себя более глубокого,
That lives behind Life and makes her act its scene. Что живет позади Жизни и ее акты своей сценой делает.
A truth was felt that screened its shape from mind, Была почувствована истина, что прячет свою форму от разума,
A Greatness working towards a hidden end, Величие, трудящееся для исхода сокрытого,
And vaguely through the forms of earth there looked И с...
Продолжение на следующей странцие...
