л рос как туманное море;
The Serpent of the threshold hissing rose, Змея преддверия шипя поднималась,
A fatal guardian hood with monstrous coils, Фатальная стража с чудовищными кольцами,
The hounds of darkness growled with jaws agape, Псы тьмы рычали разинутой пастью,
And trolls and gnomes and goblins scowled and stared Тролли, гномы и гоблины хмуро таращились
And wild beast roarings thrilled the blood with fear И дикие звери ревели, леденя страхом кровь,
And menace muttered in a dangerous tongue. И на опасном языке бормотали угрозы.
Unshaken her will pressed on the rigid bars: Непоколебимо на жесткие запоры ее воля давила:
The gate swung wide with a protesting jar, Ворота широко распахнулись с протестующим скрипом,
The opponent Powers withdrew their dreadful guard; Враждебные Силы отвели свою ужасную стражу;
Her being entered into the inner worlds. Во внутренние миры вошло ее существо.
In a narrow passage, the subconscient's gate, В узком проходе, вратах подсознания,
She breathed with difficulty and pain and strove Она дышала с трудом и страданием, старалась
To find the inner self concealed in sense. Найти себя внутреннюю, скрытую в чувстве.
Into a dense of subtle Matter packed, В густоту уплотненной Материи втиснутая,
A cavity filled with a blind mass of power, В пещере, полной слепой массой силы,
An opposition of misleading gleams, Противостоянием сбивающих проблесков,
A heavy barrier of unseeing sight, Тяжелый барьер незрячего зрения,
She forced her way through body to the soul. Она прокладывала силой свой путь через тело к душе.
Across a perilous border line she passed Опасную пограничную линию она миновала,
Where Life dips into the subconscient dusk Где в подсознательные сумерки Жизнь погружается
Or struggles from Matter into chaos of mind, Или пробивается из Материи в хаос разума;
Aswarm with elemental entities Рои элементарных существ
And fluttering shapes of vague half-bodied thought И трепещущие формы смутной мысли полутелесной,
And crude beginnings of incontinent force. И незрелые начала несдержанной силы.
At first a difficult narrowness was there, Трудная узость сперва там была,
A press of uncertain powers and drifting wills; Пресс переменчивых сил и желаний дрейфующих;
For all was there but nothing in its place. Ибо все было там, но ничего на своем не было месте.
At times an opening came, a door was forced; Иногда проход обнаруживался, дверь взламывалась;
She crossed through spaces of a secret self Она пересекала пространства тайной себя
And trod in passages of inner Time. И ступала в проходах внутреннего Времени.
At last she broke into a form of things, Наконец, она прорвалась в форму вещей,
A start of finiteness, a world of sense: Начало конечного, мир чувства:
But all was still confused, nothing self-found. Но еще было все смешано, ничто себя еще не нашло.
Soul was not there but only cries of life. Души не было здесь, лишь крики жизни.
A thronged and clamorous air environed her. Спертый и шумный воздух ее окружал.
A horde of sounds defied significance, Орда звуков смысл игнорировала,
A dissonant clash of cries and contrary calls; Диссонирующее столкновения криков и противоположных призывов;
A mob of visions broke across the sight, Толпы видений прорывались сквозь зрение,
A jostled sequence lacking sense and suite, Толкающаяся последовательность без согласия, смысла,
Feelings pushed through a packed and burdened heart, Ощущения протискивались сквозь стиснутое и обремененное сердце,
Each forced its separate inconsequent way Каждое шло упорно своей непоследовательной отдельной дорогой,
But cared for nothing but its ego's drive. Ни о чем ни заботясь, кроме своего эго спешки.
A rally without key of common will, Сборище без ключа общей воли,
Thought stared at thought and pulled at the taut brain Мысль смотрела на мысль и тащила натянутый мозг,
As if to pluck the reason from its seat Словно чтобы сдернуть резон с его места
And cast its corpse into life's wayside drain; И его труп сбросить в канаву на обочине жизни;
So might forgotten lie in Nature's mud Так мог лежать в грязи Природы забытым
Abandoned the slain sentinel of the soul. Оставленный убитый души часовой.
So could life's power shake from it mind's rule, Так сила жизни могла стряхнуть с себя правление разума,
Nature renounce the spirit's government Природа отвергает правительство духа,
And the bare elemental energies И элементарные энергии голые
Make of the sense a glory of boundless joy, Делают из чувства безграничной радости славу,
A splendour of ecstatic anarchy, Великолепие экстатичной анархии,
A revel mighty and mad of utter bliss. Пир могучий и абсолютного блаженства безумие.
This was the sense's instinct void of soul Это был инстинкт чувства, лишенный души,
Or when the soul sleeps hidden void of power, Или как когда душа спит спрятанная, лишенная силы,
But now the vital godhead wakes within Но сейчас витальное божество внутри просыпается
And lifts the life with the Supernal's touch. И поднимает касанием Небесного жизнь.
But how shall come the glory and the flame Но как придет слава и пламя,
If mind is cast away into the abyss? Если разум сброшен в пучину?
For body without mind has not the light, Ибо тело не имеет света без разума,
The rapture of spirit sense, the joy of life; Восторга духовного чувства, радости жизни;
All then becomes subconscient, tenebrous, Все подсознательным, темным становится,
Inconscience puts its seal on Nature's page Несознание ставит свою печать на страницу Природы,
Or else a mad disorder whirls the brain Либо же беспорядок безумный кружит в мозгу,
Posting along a ravaged nature's roads, Несясь по опустошенным дорогам природы,
A chaos of disordered impulses Хаос беспорядочных импульсов,
In which no light can come, no joy, no peace. В который не может проникнуть ни свет, ни радость, ни мир.
This state now threatened, this she pushed from her. Это состояние ей сейчас угрожало, его выталкивала она из себя.
As if in a long endless tossing street Словно по нескончаемой ухабистой улице
One driven mid a trampling hurrying crowd Кто-то правит среди топающих, торопящихся толп,
Hour after hour she trod without release Так и она без освобождения час за часом ступала,
Holding by her will the senseless meute at bay; Удерживая своей волей от себя свору бесчувственную;
Out of the dreadful press she dragged her will Из-под ужасного пресса она свою волю вытаскивала
And fixed her thought upon the saviour Name; И укрепляла свою мысль на спасительном Имени;
Then all grew still and empty; she was free. Затем все стало неподвижно и пусто; она была свободна.
A large deliverance came, a vast calm space. Просторное избавление пришло, широкое пространство спокойное.
Awhile she moved through a blank tranquillity Она двигалась сквозь пустое спокойствие
Of naked Light from an invisible sun, Нагого Света из незримого солнца,
A void that was a bodiless happiness, Сквозь пустоту, что бестелесным счастьем была,
A blissful vacuum of nameless peace. Блаженным вакуумом безымянного мира18.
But now a mightier danger's front drew near: Но вот приблизился фронт более могучей опасности:
The press of bodily mind, the Inconscient's brood Пресс телесного разума, Несознания выводок,
Of aimless thought and will had fallen from her. Бесцельной мысли и воли лег ее.
Approaching loomed a giant head of Life Приближаясь, показалась голова гигантская Жизни,
Ungoverned by mind or soul, subconscient, vast. Неуправляемой разумом или душой, обширной и подсознательной.
It tossed all power into a single drive, Эта Жизнь вкладывала в один импульс всю силу,
It made its power a might of dangerous seas. Делала свою силу мощью опасных морей.
Into the stillness of her silent self, В неподвижность ее молчащей себя,
Into the whiteness of its muse of Space В белизну размышления Пространства,
A spate, a torrent of the speed of Life Наводнение, стремнина скорости Жизни,
Broke like a wind-lashed driven mob of waves Ворвалось, словно плетями ветров толпы волн гонимые,
Racing on a pale floor of summer sand; Мчащиеся по бледному песку летнего пляжа;
It drowned its banks, a mountain of climbing waves. Они топили те берега, гора вздыбленных волн.
Enormous was its vast and passionate voice. Огромен был ее страстный голос обширный.
It cried to her listening spirit as it ran, Он кричал внимавшему духу Савитри,
Demanding God's submission to chainless Force. Требуя, чтобы Бог подчинился Силе, от цепи свободной.
A deaf force calling to a status dumb, Глухая сила, зовущая к состоянию немоты,
A thousand voices in a muted Vast, Тысяча голосов в молчаливой Обширности,
It claimed the heart's support for its clutch at joy, Жизнь требовала поддержки сердца для своей хватки в радости,
For its need to act the witness Soul's consent, Согласия Свидетеля-души для своей нужды действовать,
For its lust of power her neutral being's seal. Печати нейтрального существа Савитри для своего вожделения мощи.
Into the wideness of her watching self В широту ее наблюдающей самости,
It brought a grandiose gust of the Breath of Life; Она приносила грандиозный порыв Дыхания Жизни;
Its torrent carried the world's hopes and fears, Ее поток влек надежды и страхи мира,
All life's, all Nature's dissatisfied hungry cry, Всей жизни, всей Природы крик неудовлетворенный, голодный
And the longing all eternity cannot fill. И страстное желание, которое вся вечность не может заполнить.
It called to the mountain secrecies of the soul Жизнь взывала к горним секретам души
And the miracle of the never-dying fire, И к чуду никогда не умирающего пламени,
It spoke to some first inexpressible ecstasy Она говорила какому-то первому невыразимому экстазу,
Hidden in the creative beat of Life; Скрытому в ударе созидательном Жизни;
Out of the nether unseen deeps it tore От нижних незримых глубин отрывала
Its lure and magic of disordered bliss, Свой соблазн и магию пришедшего в беспорядок блаженства,
Into earth-light poured its maze of tangled charm В земной свет вливала свою сумятицу очарования спутанного
And heady draught of Nature's primitive joy И примитивной радости Природы торопливый глоток,
And the fire and mystery of forbidden delight И огонь, и мистерию восторга запретного
Drunk from the world-libido's bottomless well, Пила из бездонного источника мирового либидо,
And the honey-sweet poison-wine of lust and death, И медовую сладость отравленного вина вожделения и смерти, -
But dreamed a vintage of glory of life's gods, Хотя грезила о вине славы богов жизни, -
And felt as celestial rapture's golden sting. Ощущала как золотое жало восторга небесного.
The cycles of the infinity of desire Бесконечности желания циклы
And the mystique that made an unrealised world И тайны мастерства, что мир нереализованный делали
Wider than the known and closer than the unknown Шире известного и ближе, чем неизвестный,
In which hunt for ever the hounds of mind and life, В котором вечно охотятся гончие жизни и разума,
Tempted a deep dissatisfied urge within Искушали глубокое, неудовлетворенное побуждение внутри
To long for the unfulfilled and ever far Стремиться к неосуществленному и вечно далекому
And make this life upon a limiting earth И делать эту жизнь на земле ограниченной
A climb towards summits vanishing in the void, Подъемом к вершинам, в пустоте исчезающим,
A search for the glory of the impossible. Славы невозможного поиском.
It dreamed of that which never has been known, Жизнь грезила о том, чего никогда не знала она,
It grasped at that which never has been won, Хватала то, что никогда еще завоевано не было,
It chased into an Elysian memory Она запечатлевала в Елисейских полях памяти
The charms that flee from the heart's soon lost delight; Очарование, что бежит от восторга сердца, быстро теряемого;
It dared the force that slays, the joys that hurt, Она осмеливалась пробовать то, что убивает, вредящие радости,
The imaged shape of unaccomplished things Воображаемые контуры веще...
Продолжение на следующей странцие...
