слишком широкую для их кругозора,
Their minds could not understand nor wholly know, Их умы понять не могли, ни узнать целиком,
Their lives replied to hers, moved at her words: Их жизни ей отвечали и двигались по ее слову:
They felt a godhead and obeyed a call, Они чувствовали божество и слушались зова,
Answered to her lead and did her work in the world; Отвечали ее руководству и ее работу делали в мире;
Their lives, their natures moved compelled by hers Их натуры, их жизни двигались, ею принуждаемые,
As if the truth of their own larger selves Словно правда их собственных более обширных самостей
Put on an aspect of divinity Принимала аспект божественности,
To exalt them to a pitch beyond their earth's. Чтобы их поднять за пределы их земного естества.
They felt a larger future meet their walk; Они ощущали, что более обширное будущее их прогулку встречает;
She held their hands, she chose for them their paths: Она держала их за руки, она выбирала им путь:
They were moved by her towards great unknown things, Они были движимы ею к великим вещам неизвестным,
Faith drew them and the joy to feel themselves hers; Вера вела их и радость себя ощущать, принадлежащими ей;
They lived in her, they saw the world with her eyes. Они жили в ней, на мир ее глазами смотрели.
Some turned to her against their nature's bent; Некоторые поворачивались к ней против своих природных наклонностей;
Divided between wonder and revolt, Разрывались между удивлением и мятежом,
Drawn by her charm and mastered by her will, Притягиваемые ее красотой, подчиненные ее волей,
Possessed by her, her striving to possess, Захваченные ею, владеть ею старались,
Impatient subjects, their tied longing hearts Нетерпеливые подчиненные, их связанные стремящиеся сердца,
Hugging the bonds close of which they most complained, Прижимающие крепко оковы, на которые всего больше и жалуются,
Murmured at a yoke they would have wept to lose, Ругали ярмо, по которому плакали бы, потеряв,
The splendid yoke of her beauty and her love: Великолепное ярмо ее красоты и любви:
Others pursued her with life's blind desires Другие следовали ей со слепыми желаниями жизни
And claiming all of her as their lonely own, И, требуя все от нее, как от своей исключительной собственности,
Hastened to engross her sweetness meant for all. Спешили захватить ее сладость, для всех предназначенную.
As earth claims light for its lone separate need Как земля требует свет лишь для своей обособленной надобности,
Demanding her for their sole jealous clasp, Требуя ее лишь для своих единственных ревнивых объятий,
They asked from her movements bounded like their own Они просили от нее движений, ограниченных подобно их собственным,
And to their smallness craved a like response. И на свою малость жаждали любимого отклика.
Or they repined that she surpassed their grip, Либо жаловались, что она превосходит их хватку
And hoped to bind her close with longing's cords. И надеялись привязать ее близко веревками страсти.
Or finding her touch desired too strong to bear Или, находя ее касание желанное слишком сильным, чтобы сносить,
They blamed her for a tyranny they loved, Они обвиняли ее в тирании, ими ж любимой,
Shrank into themselves as from too bright a sun, Сжимались в себе, как от слишком яркого солнца,
Yet hankered for the splendour they refused. И, страстно желая великолепия, от него отрекались.
Angrily enamoured of her sweet passionate ray Сердито влюбленная в ее страстный сладостный луч,
The weakness of their earth could hardly bear, Их земная слабость его переносила с трудом,
They longed but cried out at the touch desired Они стремились, но от касания кричали желанного,
Inapt to meet divinity so close, Не умеющие так близко встречать божество,
Intolerant of a Force they could not house. Нетерпимые к Силе, они не могли ее поселить.
Some drawn unwillingly by her divine sway Некоторые, против воли ее божественным влиянием ведомые,
Endured it like a sweet but alien spell; Терпели ее как сладкие, но инородные чары,
Unable to mount to levels too sublime, Неспособные подняться на уровни слишком величественные,
They yearned to draw her down to their own earth. Они стремились притянуть ее вниз, на собственную землю.
Or forced to centre round her their passionate lives, Или, принужденные сосредоточить вокруг нее их страстные жизни,
They hoped to bind to their heart's human needs Они надеялись к человеческим нуждам их сердец привязать
Her glory and grace that had enslaved their souls. Ее славу и грацию, что покорила их души.
But mid this world, these hearts that answered her call, Но в этом мира те сердца, что на ее зов отвечали,
None could stand up her equal and her mate. Ни одно не могло стать ей супругом и ровней.
In vain she stooped to equal them with her heights, Тщетно сгибалась она, на них свои высоты равняя,
Too pure that air was for small souls to breathe. Слишком чист был тот воздух для дыхания маленьких душ.
These comrade selves to raise to her own wide breadths Поднять эти дружеские самости к своим собственным широким просторам
Her heart desired and fill with her own power Ее сердце желало и наполнить своей собственной силой,
That a diviner Force might enter life, Чтобы более божественная Мощь могла войти в жизнь,
A breath of Godhead greaten human time. Дыхание Божества - возвеличить человеческое время.
Although she leaned down to their littleness Хотя она склонялась к их малости,
Covering their lives with her strong passionate hands Своими сильными и страстными руками накрывая их жизни,
And knew by sympathy their needs and wants С сочувствием относилась к их желаниям и нуждам,
And dived in the shallow wave-depths of their lives На мелководье в толщу волн их жизней ныряла,
And met and shared their heart-beats of grief and joy Встречала и разделяла их пульс горя и радости
And bent to heal their sorrow and their pride, И наклонялась, чтобы исцелить их страдание и гордыню,
Lavishing the might that was hers on her lone peak Расточая могущество, что было ее на ее одинокой вершине,
To lift to it their aspiration's cry, Чтобы поднять на нее их стремления крик,
And though she drew their souls into her vast И хотя она вела в свою ширь их души
And surrounded with the silence of her deeps И молчанием своих глубин окружала,
And held as the great Mother holds her own, И держала, как великая Мать свое держит чадо,
Only her earthly surface bore their charge Лишь ее земная поверхность их бремя несла
And mixed its fire with their mortality: И с их смертностью свой огонь смешивала:
Her greater self lived sole, unclaimed, within. Ее более великая самость жила одиноко, незатребованная, внутри.
Oftener in dumb Nature's stir and peace Чаще в суматохе и покое бессловесной Природы
A nearness she could feel serenely one; Близость она могла ощутить безмятежно одну;
The Force in her drew earth's subhuman broods; Сила в ней земли субчеловеческие раздумья притягивала;
And to her spirit's large and free delight И в простор и свободный восторг своего духа
She joined the ardent-hued magnificent lives Она присоединяла пылко раскрашенные великолепные жизни
Of animal and bird and flower and tree. Животных, птиц, цветов и деревьев.
They answered to her with the simple heart. Они отвечали ей своим простым сердцем.
In man a dim disturbing somewhat lives; В человеке что-то смутное живет нарушающее;
It knows but turns away from divine Light Он знает, но отворачивается от Света божественного,
Preferring the dark ignorance of the fall. Предпочитая падения невежество темное.
Among the many who came drawn to her Среди многих, кто ею привлеченным пришел,
Nowhere she found her partner of high tasks, Ни в ком она не находила партнера по своим высоким задачам,
The comrade of her soul, her other self Друга себе, свою другую себя,
Who was made with her, like God and Nature, one. Что был бы создан с ней, как Бог и Природа, единым.
Some near approached, were touched, caught fire, then failed, Некоторые приближались, были затронуты, ловили огонь, и слабели.
Too great was her demand, too pure her force. Слишком велико ее требование, слишком чиста ее сила.
Thus lighting earth around her like a sun, Так, освещая вокруг себя землю, как солнце,
Yet in her inmost sky an orb aloof, Однако в своем глубочайшем небе на орбите своей далека,
A distance severed her from those most close. Дистанция отделяла ее даже от самых близких.
Puissant, apart her soul as the gods live. Могуча, обособлена ее душа, как живут боги.
As yet unlinked with the broad human scene, Как еще не связанная с обширной человеческой сценой,
In a small circle of young eager hearts, В малом кругу юных, пылких сердец были
Her being's early school and closed domain, Ее существа ранняя школа и владения замкнутые,
Apprentice in the business of earth-life, Ученик в делах земной жизни,
She schooled her heavenly strain to bear its touch, Она учила свою небесную часть сносить его прикасание,
Content in her little garden of the gods Довольная в своем саду богов маленьком,
As blooms a flower in an unvisited place. Как цветок, что распускается в непосещаемом месте.
Earth nursed, unconscious still, the inhabiting flame, Земля вскармливала живое пламя, пока несознательное,
Yet something deeply stirred and dimly knew; Но что-то глубоко шевелилось и смутно знало;
There was a movement and a passionate call, Там было движение и страстный зов,
A rainbow dream, a hope of golden change; Радужное греза, надежда золотой перемены;
Some secret wing of expectation beat, Какое-то тайное крыло в ожидании било,
A growing sense of something new and rare Растущее чувство чего-то нового и редкого,
And beautiful stole across the heart of Time. И красота пробирались сквозь сердце Времени.
Then a faint whisper of her touched the soil, Затем ее слабый шепот ее коснулся земли,
Breathed like a hidden need the soul divines; Словно дышала нужда затаенная, которую угадывает душа;
The eye of the great world discovered her Глаз великого мира обнаружил ее,
And wonder lifted up its bardic voice. И удивление подало свой голос барда.
A key to a Light still kept in being's cave, Ключ к Свету хранился в пещере существа пока что,
The sun-word of an ancient mystery's sense, Солнце-слово со смыслом древней мистерии,
Her name ran murmuring on the lips of men Ее имя бежало журча по устам человеческим,
Exalted and sweet like an inspired verse Возвышенное и сладкое, как стих вдохновенный,
Struck from the epic lyre of rumour's winds Вылетало из эпической лиры крыльев молвы
Or sung like a chanted thought by the poet Fame. Или звенело как мысль, воспетая поэтической Славой.
But like a sacred symbol's was that cult. Но как священного символа был этот культ.
Admired, unsought, intangible to the grasp Вызывающая восхищение, не узнанная, не уловимая для понимания,
Her beauty and flaming strength were seen afar Ее красота и пламенеющая сила били видны издалека,
Like lightning playing with the fallen day, Как молнии, играющие со слабеющим днем,
A glory unapproachably divine. Слава непостижимо божественная.
No equal heart came close to join her heart, Ни одного равного сердца не пришло близко, объединиться с ее сердцем,
No transient earthly love assailed her calm, Никакая мимолетная земная любовь ее покой не нарушила,
No hero passion had the strength to seize; Никакая геройская страсть не имела силы схватить;
No eyes demanded her replying eyes. Ничьи глаза не требовали ее глаз отвечающих.
A Power within her awed the imperfect flesh; Сила внутри нее несовершенной плоти благоговение внушала;
The self-protecting genius in our clay Себя защищающий гений в нашей глине
Divined the goddess in the woman's shape В женском образе богиню угадывал
And drew back from a touch beyond its kind И отступал от касания, что его род превосходит,
The earth-nature bound in sense-life's narrow make. Земная натура, связанная в узкой работе чувственной жизни.
The hearts of men are amorous of clay-kin Сердца...
Продолжение на следующей странцие...
